Свои… Девушка неожиданно улыбнулась – всего то и пары недель не прошло, как она здесь, а кажется, полжизни прошло! Вот где хорошо-то! Привольно и не обижает никто. Уже и кое-что из речи найманской понимала, и подружками обзавелась… О-ой, девки монгольские те еще! Вольные – палец в рот не клади – руку откусят! Новую подругу в обиду не дают, а друг перед дружкой таким хвастают – Маша бы от стыда сгорела… Еще и срамные жесты показывают – все про парней говорят, да с таким хохотом… ужас! Уж тут-то невольницу бывшую порченностью не попрекнут никогда.

– Маша, эй, о чем задумалась? – хохотушка Гызыргал свистом подозвала коня, в седло, словно парень, скакнула. – Давай, садись сзади, держись – сейчас в степь поскачем, цветов нарвем, эх-хо!

Гызыргал по-русски знала немножко, боярин Игдорж научил, говорила, правда, смешно, но вполне понятно, а иногда и совсем на свою речь сбивалась. Вот, как сейчас – да Маша знала, подруженька новая в степи зовет, уж больно любили монгольские девки степи. Поскачут на конях – ух, не догонишь! А потом – в траву, и давай хохотать-валяться, да еще цветов нарвут, сплетут венки, песни затянут.

Нравилось Маше в кочевье, чего уж. Ни один грубого слова не сказал, а старая Ифкын, в юрте которой гостья спала, и вовсе кликала внучкой. Да все звала – мол, оставайся в кочевье нашем, лучшей доли все равно не найдешь. Маша уже и задумалась – на Руси-то своих у нее никого не осталось, случись – вернется – и куда? В челядинки, в холопки? А здесь… Хозяйство несложное, привольно кругом, подруги, тем более – бабушка Ифкын в дочки зовет! Удочерит – да – вот и не одна теперь Марья на свете белом.

А Гызыргал, подружка, еще и подзуживает, вот сейчас даже. Обернулась:

– Эй, хэй, Маша, куда тебе ехать? Со своим нойном? Он хороший человек, да, но ведь женат, а младшей женой – чести немного. Оставайся, мы тебя за Бару замуж выдадим, это он сейчас маленький, но ведь скоро вырастет – год-два, и хоть куда жених будет! Тем более Бару – сирота, а бабушка Ифкын – тремя табунами владеет. Да еще овцы у нее, и козы… работы много, да, но ведь и богатство! А коли ты богаче мужа – тут еще посмотреть, кто в семье старший будет! Нравится тебе Бару?

Девушка даже смутилась от столь прямого вопроса:

– Ну, отрок он неплохой, не злой, веселый. И косички у него смешные. Только ведь он мал еще.

– Так ведь вырастет, о чем говорю-то? А мы после охоту на вашу помолвку объявим, музыкантов – хурчи, хогжинчи – позовем… Ох, и повеселимся! А, девчонки?

Тряхнув косами, Гызыргал обернулась, подмигнула подружкам своим, тем, что ехали сейчас сзади, прокричала что-то по-своему, засмеялась… Маша тоже не сдержалась, заулыбалась – ох, и любили же эти девки смеяться, даже уж кажется по совершеннейшему какому-нибудь пустяку. Вот, к примеру, вчера, когда наперегонки с Бару в речке плавали.

– А я у Бару спрашивала, – не унималась Гызыргыл. – Он сказал, что ты ему очень и очень нравишься. Так нравишься, что он тебя даже побаивается. Глянь, какой хороший муж будет!

Маша зарделась, глаза опустила, а девки монгольские – опять давай хохотать! И гостья недолго стеснялась – тоже смеялась, а вот и песню вместе со всеми запела. Простая песня-то, без слов: