Резко обернувшись, боярин встретился взглядом… с Игдоржем Даурэном! Уверенно улыбаясь, монгольский витязь сидел верхом на кауром коне со спутанной черной гривою, еще один конь – заводной – маячил у него за спиною… там же гарцевал и мальчишка, Бару.

– Садитесь! – сквозь зубы бросил монгол. – Ты – туда, парень – за мной, девчонка – с Бару. Поскачем! Не стоит терять времени, как у нас говорят – пеший конному не товарищ.

Лето-осень 1244 г. Улус Джучи

По всему левому берегу великой Итиль-реки тянулись широкой полосою кочевья новой знати, частью монгольской, а в большинстве же своем – все тех же булгар и половцев, чаще именуемых ныне скопом – татарами. Благородный воин Игдорж Даурэн относился к великому роду найманов, некогда вдоволь попивших кровь самому Потрясателю Вселенной – великому Чингисхану. Как и некоторые другие племена, найманы издавна исповедовали христианство несторианского толка, и на монголов – кераитов, меркитов и прочих – поглядывали свысока: ну, что у них за вера? Ладно, Тенгри – великий бог, но поклоняться кустам, камням, озерам и рекам – да с какой это радости? Что ж теперь, не выкупаться, не умыться, боясь оскорбить обидчивых духов воды? Монголы и не мылись – и пахли настолько гнусно, что страшно было сидеть с ними в одной юрте – ну, разве что хорошенько перед этим выпить. Найманы – иное дело: купались, смывали с себя пот да дорожную пыль, не боясь ненароком лишиться удачи и счастья, кои – по монгольским поверьям – очень даже запросто можно было с себя смыть.

– А вот кто до острова первый? – скинув с себя одежду, Бару с разбега бросился в воду, нырнул, поднимая жемчужные брызги, тотчас же вспыхнувшие на солнце веселым искрящимся разноцветьем. Вынырнул, фыркнул, оглянулся:

– Эх, хорошо!

Игдорж Даурэн, посмеиваясь, смотрел на племянника, поджидая спускавшегося по узенькой, вьющейся средь высокой травы тропинке, гостя – боярина Павла, верного вассала мингана Ирчембе-оглана.

– Что, господин нойон, выкупаемся?

– Я б с удовольствием, – наклонившись, Ремезов зачерпнул ладонями воду и с видимым удовольствием ополоснул лицо. – Увы, к твоему гэру едут посланцы Бату!

– Уже едут? – поплотнее запахивая синий щегольской халат – дэли – удивился Игдорж. – Это мои парни предупредили?

Павел кивнул:

– Да. Только что прискакал один из твоих пастухов… Сардан, кажется.

– Сардан всегда спешит, да-а. Впрочем, поспешим нынче и мы.

– Поспешим? – выпрямившись, боярин хлопнул в ладоши. – Что я слышу? И главное – от кого? Не ты ли, о, славный Игдорж, говорил мне вчера – мол, поспешишь – замерзнешь.

– Да, так говорят, – невозмутимо кивнув, найман махнул рукою племяннику. – Но мы все же поторопимся. Э-эй, эй. Бару! А ну, вылезай сейчас же, пока по приказу великого Бату тебе не сломали спину!

Ремезов передернул плечами – а запросто могли бы сломать, если б увидели. Нечего оскорблять духов воды! Как умный человек, Игдорж Даурэн (да и все найманы) с уважением относился к верованиям своего сюзерена, стараясь никогда их не оскорблять. И купались люди Игдоржа лишь тайком, да и то – в пределах своего кочевья.