– Возможно, – сказал Ахиллес, прекрасно зная, что именно так и обстоит – уже отравлен. – Я только не пойму одного… Неужели мои скромные провинциальные успехи оказались столь значительными, что меня приглашают не куда-нибудь, в Москву?

– Ответ найти легко, – сказал Никодимов. – Собственно, их даже два. В некоторых отношениях, Ахиллес Петрович, совершенно нет никакой разницы между столицами и провинцией. Конечно, иные столичные аферисты работают с гораздо боˆльшим размахом, нежели провинциальные, а иные грабители берут не в пример более ценную добычу, нежели в провинции. Но в общем и целом, в сути никаких различий нет. Ограбления, кражи, убийства ради выгоды или из ревности везде одинаковы. Это первый ответ. Далее. – Он поморщился то ли досадливо, то ли печально. – Неприятно об этом говорить, но приходится… Не только у вас, военных, есть понятие «честь мундира», в полиции оно тоже присутствует. Вы можете дать честное слово, что никогда никому постороннему не расскажете то, что сейчас от меня услышите?

– Слово офицера.

– Прекрасно. Итак, у нас есть своя честь мундира, мне очень неприятно подробно рассказывать о некоторых вещах, но никуда от этого не денешься. Вы слышали что-нибудь о том, что происходит… верней, до недавнего времени происходило, в Московской сыскной полиции?

– Газеты об этом пишут мало и скупо, – сказал Ахиллес. – Там открыты какие-то злоупотребления, верно?

Никодимов вздохнул:

– Ахиллес Петрович, это крайне мягкое определение для того, что там творилось. Называя вещи своими именами, Московская сыскная совершенно разложилась и сгнила. Как это порой случается, гниль распространилась сверху – от бывшего начальника Московской сыскной Моисеенко и его высокостоявших подчиненных. Детали нам сейчас не интересны, а суть такова: неимоверно пышным цветом расцвело взяточничество в его разнообразных формах – причем все шло опять-таки с самого верха. Глядя на высокое начальство, тому же пороку предались нижестоящие, глядя на них – их подчиненные, и так до самого низу. Как вы, может быть, догадываетесь, это привело к тому, что эффективность работы сыскной полиции упала резко. Люди думали в первую очередь о пополнении своего кармана, и в последнюю – о раскрытии преступлений и поимке преступников. Московская сыскная полиция практически перестала существовать как серьезная сила в борьбе с преступностью. Однако, если мы обратимся к нашим пословицам и поговоркам, быстро отыщем наиболее подходящие к случаю: «Как веревочке ни виться…», «Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить». Их много, таких пословиц… Короче говоря, русские медленно запрягают, но ездят быстро. Дело приняло такой размах, что в конце концов Петербург решил отреагировать жестко. По личному указанию премьер-министра Столыпина в Москву выехала ревизия сенатора Гирина с самыми широкими полномочиями. Гирин не просто умный и деятельный человек, он честен и совершенно неподкупен. Остается только сожалеть, что таких людей в России, увы, гораздо меньше, чем хотелось бы. Гирин и его чиновники устроили в Московской сыскной сущий «разгром шведа под Полтавой». Немало виновных и замешанных, в том числе из самой верхушки, отправились на скамью подсудимых. Туда собирались отправить и самого Моисеенко, но его разбил удар, и врачи говорят, что это – надолго… Не один десяток людей отдан под суд, не один десяток уволен «без прошения»