Все эти интриги в стиле французских авантюрных романов Ахиллеса не интересовали ничуть. Да и посещения друзей не особенно радовали, главная беда – он потерял связь с Вандой. На другой день отбывания домашнего ареста очередной босоногий мальчишка принес от нее записочку – она назначала свидание на том же месте, у входа в городской парк. Пойти Ахиллес, естественно, не мог. Он отправил туда Артамошку с наказом объяснить, как обстоят дела, но денщик вернулся уже через минуту. Едва он успел пройти пару кварталов, как его остановил штабс-капитан Лихеев, всем известный прихвостень подполковника Лаша и без объяснения причин вкатил две недели домашнего ареста – по той же самой четвертой форме. Офицер и денщик оба оказались на положении заключенных, лишенных права выходить за ворота. Что наталкивало на определенные размышления. Безусловно, Лаш не мог знать об отношениях, связывавших Ахиллеса и Ванду, – но о том, что они знакомы, знал прекрасно (сам их видел тогда на аллее городского парка, да вдобавок уже, конечно, разнюхал, с кем Ахиллес ездил и куда). И явно готовил очередную злобную сплетню (не подозревая, что она полностью отвечает реалиям жизни), а пока что решил лишить их единственного, как он полагал, связующего звена. Еще более унылые размышления вызывало столь неожиданное появление Лихеева в нужное время и в нужном месте. Сам он, безусловно, не унизился бы до слежки за домом, но тут же расспрошенный Никодим подтвердил, что в последние дни неподалеку от дома Пожарова (но не прямо напротив) стали тереться какие-то подозрительные галахи, сменявшие друг друга. А квартира Лихеева располагалась буквально в двух шагах от того места, где он остановил Артамошку. Положительно, Лаш задумал против Ахиллеса в довершение ко всему какую-то гнусную интригу.

Ахиллес не собирался сдаваться так просто. С той же запиской, которую вернул Артамошка, Ахиллес отправил Никодима отыскать ближайшего уличного мальчишку, поручить ему передать записку в такой-то дом – и за дополнительное вознаграждение вернуться и доложить о результатах.

Результаты оказались печальными. Вернувшись, босоногий гонец прилежно доложил: услышав, что он принес «записку мадемуазель от ее подруги», дворник без лишних разговоров погнал его метлой, заорав в спину, что мадемуазель хворает и хворать будет еще долго. Судя по всему, Сигизмунд Янович, хоть и дал согласие на брак, но излишнего либерализма проявлять явно не собирался и на всякий случай постарался свести контакты дочери с Ахиллесом до минимума – ум у него острый, как у всякого преуспевающего дельца, наверняка уже сообразил, что в иных клятвах достаточно лазеек. Вполне возможно, он дошел до того, что отправил за Вандой к городскому парку нанятого шпиона, снова какого-нибудь галаха – поступок ничуть не бесчестный для любящего отца, озабоченного нравственностью дочери…

Последней надеждой оставался поручик Тимошин, единственный, кто знал все о них с Вандой и кому можно было всецело доверять. Уж ему-то не составило бы никакого труда, тщательно подгадав время, встретить Ванду по дороге из гимназии и в непринужденной беседе объяснить положение дел.