– Какая вера этому плебею? – бросил Мачей, тщетно пытавшийся сохранить присутствие духа.

– Суды наши склонны прислушиваться к показаниям как аристократов, так и плебеев, – ответил Ахиллес. – Короче говоря, село подвергли самой настоящей психологической атаке. Двое арендаторов оказались и суевернее, и слабее духом – они от аренды отказались. Третий был упрямее. Тогда его просто убили. Угостили такой дозой какого-то из ваших дьявольских эликсиров, что у него после краткого периода галлюцинаций случился паралич сердца. Да, была еще смерть с косой, появлявшаяся в некоторых дворах. Все, кто о ней рассказывал, утверждали, что она стояла неподвижно. Думаю, в данном случае использовался какой-то сильный «волшебный фонарь»[124] – вы неплохо потрудились в Красавке, господин Венгеров и мадемуазель Иоланта…

– Вам бы уголовные романы сочинять, – язвительно бросила она.

– Мне это уже говорили, – сказал Ахиллес. – Может, когда-нибудь и займусь на досуге… Итак… Пана Казимира целеустремленно травили – и, несомненно, собирались прикончить после венчания, выждав для приличия определенный срок. Обитателей дома и жителей села пугали чертовщиной, создавая впечатление, что она распространилась по всей округе. Ну а для вящей надежности пускали в ход и другие ухватки, – он достал из кармана лист пергамента и развернул. – Вроде этого «письма предка», так кстати обнаруженного в архиве паном Мачеем… который, несомненно, сам его и изобразил. Вы сделали всего одну, но роковую ошибку, пан Мачей. Я имею в виду заглавную буквицу. – Ахиллес поскреб ее ногтем. – Нарисовали ее берлинской лазурью – а эта краска была изобретена в Германии в тысяча семьсот четвертом году, столетия через полтора спустя после того, когда якобы было написано письмо… Ошибочка… С каждым может случиться…

Мачей сгорбился, закрыл лицо руками так, что это было красноречивее любых слов.

– Тряпка, – презрительно бросила Иоланта.

– Ну зачем уж вы так, – великодушно сказал Ахиллес. – Человек просто не умеет хладнокровно проигрывать, вот и все…

– Любопытно, а кого из нас вы намерены обвинить в убийстве этого мужика? – спросила Иоланта.

– С формальной точки зрения – никого, – сказал Ахиллес. – Никто из вас не убивал сам. Но один из вас подсунул склянку с ядом деревенской дурехе, наврав, будто это приворотное зелье – она как раз хотела всерьез приворожить этого богатенького хозяина…

– Как любопытно… И она сказала вам, кто?

– Не успела, мадемуазель Иоланта, – сказал Ахиллес. – Ее убили. Между прочим, ножом, как две капли похожим на тот, что лежит передо мной на столе.

– Мало ли таких ножей! – вырвалось у Алешки.

– Немало, я думаю, – сказал Ахиллес (он решил на сей раз не читать лекций о дактилоскопии, оставив это полиции). – А вот если поговорить о другом… Я уверен: когда обыщут ваши комнаты, господа и мадемуазель, там наверняка найдется немало интересного – и всевозможные зелья, и «волшебный фонарь», возможно, что-то еще, не менее интересное. Это вы сейчас усиленно храбритесь. Но когда в преступлении замешаны несколько человек, рано или поздно они всегда начинают топить друг друга, перекладывать друг на друга большую часть вины. И это время для вас наступит очень скоро, слово чести. Врачебное заключение о том, что Капитанов был отравлен неизвестным веществом, как раз и способным вызвать паралич сердца, у меня уже есть. А позже, когда за дело возьмутся еще более квалифицированные врачи и химики, когда исследуют вашу «коллекцию Борджиа»