Нужны ли царской армии свои танки? Нужны, и очень даже. Что в итоге мы получили в «обычной» истории? Про «танкетки» Пороховщикова и «Нетопырь» Лебеденко лучше умолчать. Полноценными танками все эти изобретения назвать сложно. Тогда что можно? Бронетрактор «Ахтырец» полковника Гулькевича? Построен и испытан в ноябре – декабре шестнадцатого, на фронт не попал, передан в Запасной броневой дивизион в Петроград в апреле семнадцатого, затем очутился в руках у большевиков, в октябре охранял Смольный, в московских боях участвовал, а после, переименованный в «Красный Петербург», на Гражданской воевал.
Или «танк Рыбинского завода» – это вообще одна сплошная загадка[133]. Но ведь досадный пробел в танкостроении можно исправить, пока есть время…
Короче, не понимал я «форточников» и не понимаю до сих пор.
Меж тем внешний и промежуточные рубежи вражеской обороны нами прорваны, и дело близится к штурму. Ночному. При свете прожекторов, как заверяет командование.
Мне одно только непонятно, как с броневиками они собираются проходить все эти препятствия. Танки бы сюда, но нет у нас пока танков. Может, не изобрели еще, а может, опять готовят мне и остальным пресловутый сюрпрыз, который я прямо сейчас лицезрю.
– Ну я вам эти задержки потом припомню, изобретатели хреновы, – тихо прошипел я, когда рядом с броневиками стали возникать Т-34. Так, во всяком случае, мне показалось, когда я увидел эти танки, выкрашенные в защитный цвет и с двуглавыми орлами по бокам. Один из танков остановился, люк открылся, и из него высунулся закопченный Голенищев…
Как он тут очутился, я уже не удивляюсь. Как и не удивляюсь Гойде и Морозову, покинувшим следом железное жерло машины, чтобы едва не задушить меня в объятьях. А субординацию кто соблюдать будет, черти?.. Но им все равно. Танкисты ведь – новаторы нового вида вооружения. Привилегии и прочее прилагаются.
Глава 19
Вот слушаю я Голенищева и понимаю, что технарь технаря всегда выручит. Даже в германском плену, где с русскими солдатами обращаются много хуже, чем с офицерами. Притом неважно, где именно проходит этот плен – везде и всюду картина примерно одинаковая и бесчеловечная:
– …Наконец, довели нас до города Геттинген. Погнали через город как мы были: голодные, измученные, запыленные, обожженные и опаленные от огня. Идем по улице, а кругом толпа смеется над нами, кричит, шумит, галдит, в ладоши хлопает. Ох, как было прискорбно. Довели до лагеря и еды дали: по фунту хлеба на каждого в сутки. Только мы его успели получить, как тут же с жадностью поели. Да и что там есть-то, кабы три пайка таких, может, и наелись бы, а так…
Обед тоже скудный – по маленькому черпачку картофельного супа. И на работу еще ходи после таких харчей, зубами щелкая, как волк голодный. Сперва нас на железолитейном держали, а после перевели на фабрику, где вырабатывают из торфа брикеты. Мерзкая работа, каторжная. Лезешь в яму саженей в сто глубиной, под ногами грязь, а сверху дождь льет. Придешь после работы в барак, а обсушиться негде. Так что иной раз и свет не мил был.