Я окликала его: «Шер!» Пыталась как-то отвлечь.

Он медленно поворачивал ко мне свою квадратную кошачью морду, его безразмерные глаза были затянуты пленкой глубокой депрессии. Тусклый страдающий взгляд. Я пыталась взять его на руки, приласкать, но Шер игнорировал мои ласки. Он ждал Майку.

Говорят, что кошки привязаны к дому, а собаки к людям. Не знаю. Шер был привязан именно к Майке, как будто был ее ребенком. Или возлюбленным. Этот кот вобрал в свое сердце всю любовь к человеку.

Майка вернулась наконец. Зеленые глаза Шера зажглись, как неоновые, и он больше никогда не подходил к подоконнику. Переселился на Майкины плечи и смотрел на всех свысока.

Стасик дразнил Майку:

– Ты думаешь, кот заметил, что тебя не было?

Я кидалась на защиту Майки, как бойцовый петух.

– Не слушай! – орала я. – Шер чуть не умер от тоски. Он чуть не покончил с собой.

Глаза Майки тут же осветились победным блеском. Она мстительно смотрела на Стасика. Но дело было не в том, кто прав, просто Стасика оскорбляла женская участь Майки: вместо мужа – кот. И он уничтожал словами эту жалкую участь, как будто что-то изменится, если кота не будет.

Шер наполнял Майкино сердце теплом и зависимостью. Хочется, чтобы кто-то нуждался в тебе, не мог без тебя жить. И если нет такого человека, то хотя бы кот или собака. Это лучше, чем ничего, вернее – никого. Своего рода заместительная терапия.

Майка не сердилась на Стасика. Она любила брата не меньше, чем кота. Но у Стасика была своя жизнь, а у Шера – только Майка.

Гоша вырос. Окончил институт. Устроился на работу. Зарплата – кошкины слезы, но хорошо хоть так.

Гоша не отставал в развитии, ни в коем случае, но слышал плохо. Звук доходил до него как из-под воды. Какой-то врач-идиот не посоветовал Гоше ставить в ухо слуховой аппарат. Врач считал, что аппарат полностью посадит слух. Пусть Гоша ходит так как есть и напрягается, прислушиваясь. Нужно тренировать слух. Гоша смотрел собеседнику в рот, пытаясь по губам определить слова. Выражение его лица становилось напряженным, как у глухого. Не добавляло красоты.

Девочек у него не было. Потом завелась какая-то юная хохлушка, приехавшая в Москву на заработки. Майка сходила с ума, подозревала, что хохлушка хочет обвести наивного Гошу вокруг пальца. У хохлушки – ни кола, ни двора, ни образования.

Я пожимала плечами: а что у Гоши? Слуховой аппарат? И того нет.

Улице Горького вернули прежнее название: Тверская.

Дом, в котором жила наша семья, забрали под гостиницу и ресторан. Прежних жильцов требовалось расселить.

Я опять включила свои связи. Несмотря на капитализм, блат продолжал иметь значение. Помог и Яков Михайлович с того света. Он был участником ВОВ (Великой Отечественной войны), и это тоже сработало.

Мы ходили вместе с Майкой по инстанциям, выбивали что получше. И выбили. Две квартиры. Одна Гоше, другая Майке. Гошина квартира называлась «полуторка» – полторы комнаты. Находилась в кирпичном доме, в хорошем районе. Довольно большая комната и смежная маленькая с окном. Туда вполне помещались кровать и шкаф.

Теперь у Гоши была своя площадь. Готовый жених.