– Эй! – крикнул, наконец. – Долго вас ждать? Обед на столе.

Убедился, что обе недоверчиво, но поспешно двинулись к нему. И опять стал работать обеими руками сразу.

Спать устроились в корнях поваленной сосны. Наломали и натаскали еловых веток. Легли, как ложки в ящике буфета, вложенные одна в одну. Шурка обнимал Сару, его спину облекала мягкая теплота Елены Петровны. Хвоинки мягко покалывали его в такт дыханию. А потом перестали.

– Вжик. Вжик. Вжик, – разбудило утром вместо будильника. Шурка высунулся из-под колючих лап. Голова была тяжелой.

Было чувство, что случилось что-то плохое. Но неизвестно – что.

Он огляделся. «Ну, хорошего-то тоже немного», – успокоил себя. Что случилось? Да вот это вот всё.

Как медведица из берлоги, уже лезла лохматая, мигающая Елена Петровна.

Позавтракали той же ягодной поляной. Шурка стал набивать карманы впрок. Может, если будем есть на ходу, то не так устанем?

Елена Петровна и Сара сидели на корточках, кругло работая локтями. Лица у обеих посветлели, взгляд снова стал ясным. К Елене Петровне вернулась речь:

– Ты чего такой мрачный?

– Просто занят. Пока некоторые эгоистически набивают собственный живот, – не удержался Шурка.

– Только зря подавишь, – жуя полным ртом заметила Елена Петровна. Кивнула подбородком: – В карманах-то.

Язык у нее стал синий, как у китайской собаки породы чау-чау.

– Все – не раздавлю.

Елена Петровна упала назад. Стащила ботинки.

– Отвернись.

Шурка не понял, но отвернулся.

– На, – снова позвала Елена Петровна. Она протягивала ему чулки.

– Они вверху рваные. Но до колен можно набрать прилично.

Белые ноги у нее сразу покрылись пупырышками. Елена Петровна прибила на голени первого жадного комара.

– Сара!

Сара уже прыгала в траве, ловила кого-то ковшиком из ладоней.

– По коням.

Шурка повесил через плечо две тугие колбаски в расплывающихся чернильно-розовых пятнах. Сара кралась, высоко поднимая ноги. Цапнула что-то внизу. «Детский сад!» – возмутился Шурка.

– Сара!

Схватил ее за руку.

– Не отходи от нас далеко, – стала выговаривать Елена Петровна. – Ты же видела, как мы потерялись? Только на минутку отвлеклись и…

– Мы не потерялись, – упрямо повторил Шурка. Тяжесть в голове не ушла. Ничего не болело, но было плохо. Как будто подташнивало везде сразу: в ногах, руках, в затылке. Как будто вот-вот случится что-то плохое.

– Идем и придем!

Елена Петровна покачала головой.

«Просто ягод переел, – убедил себя. – Вот и тошно».

Пошли дальше. Было чувство, что надо что-то сделать. Только неизвестно что. Важное.

Деревьев становилось меньше. А те, что попадались, были тощими и скрюченными: маломерки, недоростки. Ноги все глубже уходили в мох. Продавленный след тотчас наполнялся жижей.

Шаги стали тяжелыми.

Елена Петровна рванула ногу. Ботинок чмокнул. И остался в кочке. Она вырвала его руками. Надела. Он был покрыт грязью, как лакированный.

– У меня такое ощущение, – Елена Петровна задумчиво созерцала ботинки, теперь такие разные, – что мы приближаемся к болоту.

«Это болото приближается к нам», – подумал Шурка. И вдруг: «Ягоды». Мысль была верная. Но тут же ушла. Шурке стало досадно на себя: «Ягоды – что?» Шурка замедлил шаг. Как будто это помогало думать. Он смотрел на расстилавшееся перед ним поле. Намного больше футбольного. Поле футбольных мячей, накрытых зеленым пухлым пледом. Пахло гнильцой. Елена Петровна и Сара ушли вперед. Шурка смотрел, как они вытягивали шаги, перескакивали с кочки на кочку. Мысль опять зазвенела, как комар: «Ягоды». Что? «…С ними, должно быть, что-то не так», – стал рассуждать Шурка. А раз не так, то к черту их. Вот и всё. Шурка сдернул с плеча тугие колбаски. Зачерпнул, выпачкав руки соком. Метнул в сторону, в кусты. Со звуком капель дождя ягоды ударили по листьям, исчезли.