Мы спрятались в тени тополей. И место повыше, и не так дует от реки. Вася вставал на носочки, и я подняла его на руки, чтобы видел лучше. Он обнял меня за шею и прижался щекою к моей щеке.

– Парус! – восторженно выдохнул он, указывая на корабль ручкой. – Красивый!

– Очень, – подтвердила я и поцеловала его куда-то в нос.

Василий зажмурился от удовольствия, я счастливо рассмеялась. Прохладный ветер потянул от Невы, играл с длинной юбкой белого платья и трепал отутюженный полосатый воротничок на Васиной матроске. Тополиный пух закружил вокруг белым снегом.

Зачем я обернулась? Я ведь почти смогла … забыть.

Автомобиль с открытой крышей остановился на другой стороне дороги. На заднем сидении сидел Алексей. Не один. С женщиной. В общем гомоне мало, что было слышно – «Мари…» я прочла по губам.

Я дернула уголком рта.

Жизнь идет, ваше сиятельство. И женская рука в белой перчатке ложится на темный рукав твоего пиджака. Мы теперь существуем в разных реальностях. Ты и сам это знаешь.

«Уходи...»

Не береди почти зажившие раны. И мои. И твои…

Кажется, дама князя выказала ему недовольство. Алексей бросил ей что-то в ответ и распахнул свою дверь. У меня зашумело в ушах. Я поставила Васю на землю и, крепко перехватив маленькую ладошку, приказала:

– Бежим!

И мы побежали. Вася смеялся, и я хохотала будто безумная. Широкие улицы, сквозные дворы. Я потеряла единственную летнюю шляпку, волосы рассыпались, и солнце пекло голову. Но, черт возьми, какой ерундой это казалось тогда!

Мы влетели в прохладный подъезд, я передала матери счастливого ребенка. Спустилась к себе и, спиной опираясь о деревянную дверь, позволила себе расплакаться. Один единственный раз.

Пыль скрипела на зубах. Я натаскала себе воды и устроила водные процедуры. Смывая прошлое, смывая пристальный взгляд князя.

Когда в мою дверь постучали, за окном уже было темно. Наверняка Анна прислала Василия с чем-нибудь съестным. Я сбросила с петли металлический крючок и открыла, не спрашивая.

В руках мужчины была моя шляпка.

– Ты потеряла, – сказал Алексей.

Я укрылась пуховым одеялом, но согреться не получалось – меня бил озноб. Как это ни прискорбно, хворь всё-таки свалила меня с ног. Приехал доктор, диагностировал у меня обычную простуду и ушел, оставив лекарства. Алексей присутствовал при осмотре и наверняка бы лично проконтролировал, насколько точно я выполняю рекомендации, но его попросил слуга:

– Вам срочная телеграмма, ваше сиятельство, – сообщил Федор. – Изволите принять?

Милевский озабоченно кивнул и оставил меня. Агриппина принесла бульон, я отправила было девушку обратно на кухню – аппетита не было, но она настояла.

– Алексей Сергеевич велел, чтобы вы съели хотя бы ложку, Мария Михайловна.

Она присела рядом и, поправив подушки за моей спиной, подала мне поднос.

– Я проходила мимо, он так ругался! Вот уж не думала, что благородным известны такие слова, – прыснула она.

– Ругался?

– На телеграмму, – пояснила девушка. – Интересно, это что ж такое ему написали?

Я поднесла ложку ко рту, меня замутило от одного только запаха еды. Я задержала дыхание и, морщась, проглотила её содержимое. Княжескую заботу нельзя не принять, даже если тошнит. С Алексея станется влить мне эту ложку силой.