– Подай мне микстуру, Груша, – попросила я, возвращая служанке поднос.

Мне, безусловно, тоже было интересно, что за известия получил князь. Но не слишком. Боль в горле даже думать мешала. Я отпустила Груню, приняла лекарство и почти сразу провалилась в глубокий сон. Благо, без сновидений.

Проснулась я от прикосновения теплой ладони к влажному лбу. Рубашка прилипла к телу, одеяло сбилось в ногах.

– Жар спал, – сообщил Алексей как будто бы не мне и отошел к окну.

Я села на кровати – это нехитрое действие отняло у меня все имеющиеся силы. На журнальном столике сквозь бархатный абажур тускло светила электрическая лампа. Княжна сидела в кресле, постукивая пальцами по деревянному подлокотнику. На ней был всё тот же костюм, за окном темно, из чего я сделала вывод – вчерашний вечер еще не закончился.

Так зачем же это странное паломничество хозяев в спальню к больной гостье?

– Как ваше самочувствие? – спросила меня женщина.

– Благодарю, прекрасно, – ответила я голосом портового пьяницы и перевела взгляд на князя, сосредоточенный и хмурый как грозовое небо он стоял у окна.

– Нет, это немыслимо! – воскликнула Анастасия Алексеевна и рывком поднялась с кресла. – Куда ты вздумал её забирать?

– В Петербург, – посмотрел на меня Алексей. 

– Уже? – растерялась я.

– Мне нужно вернуться, – пояснил он. – Сейчас же.

– Оставь Марию в Остафьево. Уж не съем я твоего секретаря!

Милевский бросил на меня какой-то больной взгляд. Спина его закаменела.

– Что-то случилось? – я сглотнула невесть откуда взявшийся комок в горле.

– Еще не случилось, – он прикрыл веки.

– Но случится, если ты останешься в Москве! – заметила княжна. – Если государь подпишет соглашение с Италией, если действительно объявит мобилизацию! И это сейчас, когда в столице то и дело вспыхивают протесты! Ты ведь не простишь себе этого!

– Мобилизацию? – я закашлялась.

Алексей подошел ко мне и подал воды.

– … но … зачем?

– Так ведь Босфор,  chéri, – ответила за него Анастасия Алексеевна. – Что нам эти поляки, смешной выигрыш, право слово. Константинополя ведь мы так и не получили.

– О господи… – выдохнула я и, возвращая стакан Милевскому, заметила: – Но ведь для императора это … политическое аутодафе!

Да, Босфора мы не получили, несмотря на предворительные договоренности с союзниками. То была пощечина для императора, он не простил и не смирился. Война закончилась бесславно. Государь желает реванша, да только страна измучена, люди устали, и вместо реванша, как бы не вышла ... она – революция. 

– Пожалуй, я не смог бы сказать точнее, – с горечью ответил князь.

Я поморщилась – боль в горле так и не ушла. Это не скрылось от внимательного взгляда женщины.

– Езжай! – строго сказала она племяннику. – Я присмотрю за Марией Михайловной. Даю тебе слово.

– Я буду послушной, – заверила его я. – Это и в моих интересах тоже.

– Что-то не верится, – Алексей невесело хмыкнул.

– Когда вы уезжаете?

– Сейчас же. Литерный уже отбыл в столицу, но в Москве по моей просьбе задержали экспресс.

Княжна что-то сказала и вышла в открытую дверь, я не расслышала. Известие о немедленном отъезде Милевского неожиданно сильно испугало меня. Литерный отбыл, и убийца, кем бы он ни был, в столице. Бояться нечего! Так почему же я холодею от мысли, что вновь останусь одна?