Да, убийства связаны со мной. Только с чего я взяла, что мотив убийств – влечение? Революции нужен символ, и на допросе отец обмолвился о синем огне. На допросе… а только ли на допросе? Папа играл, что если в какой-то момент сведения о даре дочери – стали ставкой в игре? Если дар мой открылся еще во Франции, сболтнуть о нем он мог задолго до смерти Оли!

Кому угодно. Бортникову, например. С чего бы адвокат столько лет покровительствовал мне? Откуда бы у него, молодого юриста, были тогда деньги для моего отца? И сейчас … его предложение руки и сердца женщине с испорченной репутацией, дочери революционера, состоящей в позорной связи с князем. Зачем ему я? Использовать мой дар? Продать пламя революционерам? Вполне!

Тогда, после суда, он так странно отдернул руку, прикоснувшись ко мне, будто знал, что может обжечься. И это сватовство за день до нашего отъезда в Москву, когда об убийствах уже стало известно, но политическая ситуация еще не была столь критичной. Тогда, даже подумать о том, что в убийствах могли бы обвинить самого князя, не более чем абсурд. 

Но зачем обласканному властью обеспеченному адвокату, монархисту, смена режима?

К вопросу о монархии… если огонь был у старшей дочери, следить за младшей сам бог велел. Следить мог и кто-то слуг, и то, как загорелось имение, этот кто-то мог видеть.

Итого, о даре моём мог знать кто угодно… снова мысли мои в тупике!

Коляска свернула на мост, подковы цокали по выложенной гранитом мостовой. Мы почти приехали. Пассажиры прибывали на вокзал, и среди обеспеченных горожан найти Петра было несложно – с Варшавского не ездят бедняки. Одетый в неприметное штатское платье Чернышов ждал на мосту, спиной опираясь о металлическое ограждение. В руках его была папироса, на голове кепка.

В толпе рядом с ним мелькнуло белое пятно фуражки. Работник вокзала подошел к полицейскому и, вероятно, спросил документы. Петр отвлекся, демонстрируя жетон, и не заметил нашу коляску.

Меня же будто прошила молния. Почему Алексей велел передать ребенка именно здесь, на вокзале? Дал мне время чуть больше побыть с Василием или… решил не сообщать Петру адрес сестры?

Нет, в части контроля за моей жизнью князь, вне всякого сомнения, немножечко маньяк, но с каких это пор Милевский стал опасаться Чернышова? Ведь наше общение было одобрено им!

«Я видел его отчеты, ты – ангел, судя по ним», – всплыли в памяти слова Милевского.

У меня задрожали руки.

«Ангелам не место в аду, Мария!»

Мог ли Петр увлечься мной? Мог ли наказывать смертями? За несколько лет греховной связи с князем…

«Маша! Почему открыла, не спросив?!» – искреннее, неподдельное беспокойство в голосе Чернышова.

Господи, ну и бред! С первой встречи Петр отнесся ко мне тепло, опекал, обучал, поддерживал. Не один год! Вот уж кто самый вменяемый человек в моём окружении.

«Один из лучших следователей империи», – так сказал о нём князь.  Близкий ко мне и … верный государю. А … верный ли? Народ требует перемен, но что из себя представляет полиция? Она ведь и есть – народ. Кому как не тем, кто ежедневно видит всю гниль и затхлость режима, разделять мечты о светлом будущем для страны?