– Это, – перебил его Вулф, – существенный факт. Чрезвычайно. Как тщательно его проверили? Приглашенный к обеду гость вполне мог воспользоваться машинкой, особенно если ему понадобилась такая, которую нельзя с ним связать.

– Да, знаю. В субботу вы сказали, что на этом желательно сосредоточить внимание. Я поручил проверку лично Стеббинсу, приказав ему действовать наилучшим образом. Он так и сделал. Теперь смотрите. Допустим, вы – Кастин или Бриггс – идете туда на обед в качестве гостя Корригана. Допустим, вы хотите воспользоваться в определенных целях этой машинкой. А как это сделать, как проникнуть туда, где она стоит, чтобы этого не заметили ни Корриган, ни обслуживающий вас человек? По-моему, рассчитывать на это не приходится, верно?

– Да.

– Поэтому, похоже, Корриган и в самом деле донес на своего компаньона. Это одно уже делает признание куда более достоверным, подписано оно или нет. К такому выводу пришли и в офисе окружного прокурора. Да и вы, по-моему, практически утверждали то же самое в субботу? Разве что-нибудь не так?

– Нет, все так. – Вулф издал смешок, похожий на кудахтанье. – Я приму извинение.

– Еще чего, черт побери?! За что я должен извиняться?

– Вы обвинили нас с Гудвином в том, что мы сами сделали эту загадочную пометку на заявлении Дайкса об уходе с работы. Итак?

Кремер поднял стакан и не спеша выпил пиво. Потом поставил стакан на стол.

– Пожалуй, – признал он. – Только эта штука и до сих пор представляется мне типичным для вас фокусом, а поэтому я обожду с извинением. В письме Корригана есть одна деталь, которая не дает мне покоя. Там говорится, что он сделал эту пометку в декабре, поэтому, разумеется, ее там быть не могло, когда все они видели заявление летом, все правильно, но она должна была быть там неделю назад, в субботу, когда заявление было послано вам. Тем не менее трое из них утверждают, что ее не было. Фелпс попросил свою секретаршу по фамилии Дондеро посмотреть, лежит ли заявление в архиве, она нашла его и передала ему. В то утро в офис на совещание по просьбе Корригана явился О’Мэлли, и, когда секретарша принесла заявление, они оба на него посмотрели. Клясться, что пометки на нем не было, они не станут, но оба утверждают: если бы была, они бы обязательно ее заметили. Более того, девица говорит, что готова засвидетельствовать перед судом, что на письме пометки не было. Говорит, что, будь пометка там, она бы непременно ее заметила. Фелпс продиктовал ей свое письмо вам, она его напечатала. Фелпс его подписал, девица положила это письмо, заявление Дайкса об уходе и другие бумаги, написанные Дайксом, в конверт, адресованный вам, послала за курьером, отнесла конверт в приемную, где оставила телефонистке, сидевшей за коммутатором, для передачи курьеру. Чему же мне прикажете верить?

Вулф повернул руку ладонью вверх:

– Фелпс и О’Мэлли оставили письмо открытым. Секретарша лжет.

– Зачем, черт побери?!

– По привычке, свойственной женскому полу.

– Глупости! Не шутками же нам отделываться, если придется заговорить об этом в суде. Но на данный момент, по-моему, можно об этом забыть. Придется, если решили верить письму Корригана.