— Не виновен он ни в чем. Разве можно человека винить за то, что он защищает слабых? Драгомир тот… В общем, он пришел ко мне домой, уговаривал меня стать его женой. Когда отказала я, он захотел меня силой взять. Тут Вышата пришел и вступился за меня.

— И ты готова крест на том целовать? — спросил воевода.

— Готова, видит Бог, это чистая правда!

Змеиный шепоток прокатился по обширному двору.

— Я знаю ее! Это жена одного кузнеца. Чего это к тебе ратники, как к себе домой ходят? Муж за порог — заходи мой милок? — выкрикнул кто-то.

— Да еще и смертным боем зам нее бьются! Видать, она ведьма, приворожила бедных ратников. Надобно ее схватить и митрополиту на суд за волосы притащить!

— Блудница, как тебе не стыдно? Куда муж твой смотрит?

— Не сметь на нее наговаривать! — Вышата вдруг заорал так яростно, что даже Дмитрий и дружинники замерли и уставились на него. — Никого она не бесчестит. Мужа ее, Фоку, забрали в Черную Орду, во служение Тюхтяю хану. А потом весточка пришла, что погиб он. Не захотел перед погаными шею склонять, они его и укоротили на голову. А я…. — гридин на мгновенье замялся, раздувая ноздри. Наконец он родил: — Жених я ее! Обручились мы. А этот аспид хотел мою невесту обесчестить. Ну вот я и проучил его. Теперь не будет к девицам приставать!

Вышата виновато покосился на Лебедь — та лишь хлопала крыльями своих длинных ресниц и шевелила губами, но не могла вымолвить ни словечка. Гридин снова помотал головой. «Ради Бога, молчи, не то жизни вам никакой не будет, ради Бога, не губи себя и свою дочь!» — мысленно обращался он к ней.

— Что же, дочка, ты побелела, как призрака увидела? Правду он говорит или брешет? — строго спросил Дмитрий.

— Правду, воевода, — обреченно ответила она.

Заснеженная дорога вывела всадников к молодой еловой поросли — предместьям дремучего бора. Растрепанные и подернутые сединой снега елочки хаотично поднимались по пологому склону, таявшему в синеватом тумане. Размытыми пятнами, штрихами и пиками едва проявлялись, будто мерещились, образы леса.

Подъехав к дереву, пригодному, чтобы заменить коновязь, все трое спешились и начали привязывать своих скакунов. Дальше нужно было идти пешком. Один из них остался стеречь коней, а двое устремились прямо в лесную муть, безжалостно полосуя девственно гладкий снег шрамами следов. Зимой знакомая дорога изменилась до неузнаваемости, и они едва не сбились с пути.

— Говорил я, княжич, что плохая это затея, — заворчал Богдан. — Надо назад поворачивать, а то вконец заплутаем, солнце уж скоро сядет. Не хватало только в этой чащобе околеть!

— Если ты так боишься, можешь улепетывать. Я и сам справлюсь! — раздраженно ответил Яромир.

— Что ты такое говоришь, Неверович? — возмутился сотник. — Не за себя, за тебя боюсь.

— А ты не бойся. Ты-то здесь на что? — справедливо заметил Яромир, и они продолжили молча пробираться сквозь высокий снежный покров и невод корявых ветвей.

Какие-то крохотные юркие фигурки (Яромир принял их за зайцев) появлялись ниоткуда, проносились между деревьями и растворялись в дымке, будто мимолетные тени. Высоко в ветвях истерично вопила, точно сердитая на мужа-пропойцу жена, неведомая птица.