Он поднял голову. Девица стояла прямо перед ним, свежая и прекрасная.

— Чур меня! Ты, верно, ведьма! Сгинь! — заорал он и перекрестился.

— А ежели и так, что с того? — спросила она и усмехнулась. — Хоть бы спасибо сказал, невежа, что тебя у костлявой Мары из рук выцарапала. А ты что? Ни слова доброго, да еще и оземь шмякнул. Если я ведьма, так вот возьму сейчас и превращу тебя в жабу с головой ежа! Будешь знать. Ладно, не робей! Коли была бы я злая, стала бы тебя врачевать? Деваться тебе некуда, княжич, один ты здесь остался. Не хочешь сгинуть в этом сыром бору, пошли со мной!

— Как ты назвала меня? Откуда ведомо тебе, что…? — ошарашенный Владимир даже не смог закончить свой вопрос.

— Дюже много вопросом задаешь, как дитя малое, — ответила она. — Не все сразу, молодец. Ну, тебе решать: хочешь оставайся, глядишь седьмицу-другую на грибочках да ягодках протянешь. Только вот не похож ты на сведущего в лесных дарах. Как пить дать, поганкой или волчьим лыком потравишься. Мое дело — предложить, княжич.

Девица загадочно улыбнулась, отвесила Владимиру поясной поклон и грациозно поплыла прочь по узкой тропинке между могучими осиновыми стволами.

— Девица, краса! Постой! Постой! Спасибо тебе, что от смерти спасла! Век тебе добра твоего не забуду! Ну, постой же! — опомнившись, закричал он ей вдогонку.

— Догоняй, молодец! Только под ноги смотри, — ответила она, не оборачиваясь, и сбавила шаг.

Поднявшись, Владимир побрел следом, одновременно очарованный и напуганный.

— Сгинь, упырь! Пропади, сволота! — промычал Ладимир сквозь сон и отвесил себе звонкую оплеуху. Его бедная голова зазвенела, а собственная рука показалась тяжелее богатырской палицы. С заунывным писком разбухший от крови комар взмыл к потолку, где, выжидая, затаился.

Нехотя приоткрыв глаза, княжич взглянул в сторону вытянутого волокового окошка. Задвижка была открыта. Вонзаясь в полумрак, из щели окна сочился утренний свет, в котором кружились пылинки и надоедливые кровопийцы.

— Пёс с ними! — подумал он, снова погружаясь в грезы. Но прикосновение Любавы тут же вернуло его в похмельную реальность: красавица-челядинка страстно прильнула к шее мóлодца сочными губами. По ее нежным плечам и упругой груди вольно струились рыжие локоны, обычно скованные узами тугой косы. Каждый изгиб обнаженного тела, будто волна, завораживал плавностью и красотой.

— Доброго солнца, сколол! — сладко потягиваясь, пропела белокурая Василиса, лежавшая по другую руку от него. Кровь с молоком, молодая крестьянка была румяна и аппетитна, как свежеиспеченный пирог.

Но этим злосчастным утром Ладимир уже не желал плотских утех. В висках его колола иглой пульсирующая боль, а во рту пересохло настолько, что он мог выпить весь Ладнор и маленькое озерцо в придачу.

— Нет, девоньки, не сейчас! Ступайте! — промычал он.

— Как скажешь, сокол, — смиренно ответила челядинка. Встав с постели, Любава направилась к огромному сундуку, на котором еще вечером аккуратно разложила свою одежонку. Василиса хихикнула и тоже побежала одеваться, потряхивая необъятным бюстом.