– Нас посадят, точно посадят, – на крыльце в дом она обернулась к Фоме, что шёл следом, неся на руках злодея, и на полном серьёзе спросила:

– А вы меня дождетесь?

– Откуда? – не понял Фома.

– Из тюрьмы, – пояснила Маня.

– Но ведь вы говорите, что сядем вместе, – попытался рассуждать и не рассмеяться Фома. – Я, возможно, подольше посижу, ведь стрелял я, это я вас должен спросить – вы дождетесь?

– На меня можете полностью рассчитывать, – без тени улыбки произнесла Маня, – я вас сорок лет ждала.

– Знаете, я не уверен, у вас что ни день, то приключение, и вообще, если вы не заметили, у меня на руках раненый, довольно тяжелый. Открывайте дверь, а с нашей арестантской судьбой чуть позже разберемся. Может, я сейчас его спасу – и всё обойдется, не забывайте, я врач.

В доме по-прежнему горели лишь свечи, Фома положил раненого на диван и скомандовал:

– Быстро мне полотенце, теплую воду, пинцет и что-нибудь спиртосодержащее из ваших запасов.

Пока Маня умчалась за всем этим наверх, Фома включил свет и задул свечи, некоторые прогорели почти полностью, и у них слезла фольга, оголив буквы «ХВ».

– Почему я не удивлен? – сам себе сказал он, похихикивая в свою мохнатую бороду.

– Мы убили Славика? – закричала Маня, стоя посреди гостиной, она держала в руках тазик с полотенцем и таращилась на потерпевшего.

– Я не знаю, как его зовут, он не представился, – ничего не понимая, ответил Фома. – А вы что, знакомы?

– Ну конечно, это Славик, мой друг детства.

– Не Славик, а Мирослав Вячеславович Лялькин, и не друг детства, а жених, бывший жених, – постанывая, но гордо произнес потерпевший.

– За бывшего особенное спасибо, – сказала Маня. – А ты чего притворялся убитым?

– Я ранен, серьезно ранен, – Славик переходил на визг. – Маня, вызывай скорую, возможно, я не дотяну даже до больницы.

– А вы говорили дождетесь, у самой жених, – вредничал Фома, осматривая Славика. – Вот как вам, Маня, после этого доверять, никакой веры, свечи не в счет.

Сорокалетняя невеста нарасхват, поняв, что ее задумка с иерусалимскими свечами позорно провалилась, покраснела, а Славик запричитал, постанывая:

– Манюня, не дай меня в руки этому чудовищу, он стреляет в живых людей, у меня в ноге дробь, мне срочно нужно в больницу.

– Во-первых, не дробь, а соль, во-вторых, я прекрасный врач, а в-третьих, я стрелял в воздух. Вот что вы делали на лестнице, объяснитесь, пожалуйста.

– Да, Славик, тебе необходимо объясниться, мы ждем.

Вытирая шапкой горючие слезы, Славик произнес:

– Давайте вы мне поможете, а потом я все объясню, мне ужасно больно.

На том и порешили, Фома принес из дома обезболивающее и шприцы, Маню выгнали из гостиной и. совершив при этом все меры дезинфекции, Фома начал колдовать.

– А я думала, стрелять из соли невозможно и что это миф, – кричала из коридора Маня.

– Из обычной нельзя, а вот из кормовой для крупного рогатого скота – вполне реально, – отвечал Фома, колдуя над пятой точкой Славика, тот немного слукавил, говоря, что ему попали в ногу. – Джинсы, Мирослав, забыл, как вас по батюшке?

– Вячеславович, – напомнил Славик, обезболивающее начинало действовать, и его понемногу отпускало.