– А вы говорили с Михаилом? – поинтересовалась Маня. – Он сказал вам, зачем и куда в тот вечер ходил?

Фома немного смутился, ему показалось, что даже пошел красными пятнами, но, постаравшись взять себя в руки, сказал:

– Нет, я не успел, закрутился совсем.

Маня опять вспомнила, вокруг чьих длинных ног он закрутился, и тоже вспыхнула, но, быстро напомнив себе, что не имеет на него никакого права, взяла себя в руки.

– Вы знаете, – начала она, – я собиралась еще вчера полить елку, она совсем сухая стоит, но увидела эту дурацкую баню опять открытой и все бросила, рванув к вам. Хорошо, что вы мне напомнили, – и очень по-деловому направилась в туалет, где так и осталась стоять на подоконнике принесенная вчера из машины лейка.

– Я ни о чем вам не напоминал, – улыбаясь себе в бороду, крикнул ей вслед Фома, – но если вам так интересна моя жизнь, – все еще кричал он ей в спину, – то это была моя дочь.

На этих словах Маня вернулась в зал, в руках у нее была лейка, а на лице – глубокая растерянность, о чем свидетельствовали выпученные глаза и открытый рот.

– Что за реакция? – возмутился Фома. – Вас смущает, что она красивая и взрослая? Просто она родилась, когда мне было девятнадцать лет, сейчас ей двадцать три. Красивая она, конечно, в меня, в молодости, знаете, какой был, о-го-го, все девочки в школе в меня влюблены были, у подъезда караулили, так что Алиса вся в меня. Да что вы застыли, как будто в вас молния шибанула?

– Я нашла транзитный счет, – ошарашенно сказала Маня. – Эта бумажка намокла и примерзла к лейке, когда я ее вчера занесла, то поставила на окно, за ночь она, видать, высохла – и вот. Я лейку подняла, а она лежит, – Маня была абсолютно растеряна и не знала, как реагировать, то ли за Лариской бежать и кричать, что нашла, то ли в милицию звонить.

– Да вы фартовая, Манюня Денисова, – сказал Фома и начал хохотать, да так что и вымолвить ничего не мог.

– А что смешного? – удивленно и обиженно спросила Маня.

Фома, еле выдавливая из себя слова из-за захлебывающегося смеха, произнес:

– Не зря по голове три дня получали.

И Маня, сначала прыснув, постепенно присоединилась к его безудержному веселью, закидывая голову и переходя на визг, они стояли и хохотали, не в силах остановиться.

А за окном стоял человек, ему было противно и больно смотреть на это веселье. Перебирая в голове все варианты, он решал, что же ему с этим со всем делать.

Вокруг играли музыканты, все танцевали, смеялись. Только Габриэль сидела одна, страх вытеснил радость и погружал ее душу в туман – туман сомнений. Решение было принято, для себя четырнадцатилетняя красавица решила, что откажет графу, она выбирала любовь. В том, что она ее встретит, наивная Габриэль не сомневалась ни минуты. Но очень страшно было смотреть в глаза отцу и неудавшемуся жениху, она по-прежнему очень любила одного и с уважением и благодарностью относилась к другому. Запонка как талисман любви, свободы и порядочности лежала в потной ладошке Габриэль.

– У тебя сегодня очень красивое платье, – услышала она корявый комплимент, это был прыщавый Ганс, соседский мальчишка, с которым они дружили с детства. И который в последнее время стал как-то подозрительно по-особому к ней относиться. – Пойдем танцевать, – позвал он, но в это время в комнату, где происходило торжество, зашел отец и жестом приказал ей выти.