На улице Фома отпустил руку соседки, которая, как маленький пазлик, идеально легла в его огромную ладонь.

– Надеюсь, вы пошутили, – грозно сказала Маня.

– Нет, я действительно кое-что понял.

– Надеюсь, вы пошутили, – перебивая его, сказала Маня вновь, – что Коля узнает первым, вы ничего не забыли? Мы братья колобки, мы вместе ведем расследование, первой должна узнать я.

Секунд пятнадцать сказанное доходило до Фомы, медленно, как до жирафа, но когда все-таки дошло, то он, ухмыляясь в свою лохматую бороду, сказал:

– Безусловно, напарник, это просто был отвлекающий маневр.

Уже во дворе дома Михаила Ефремовича была слышна скрипка. Лирическая музыка разливалась по окрестностям, переходя от минора к мажору и обратно. Но даже радостные эпизоды звучали с поэтической грустью. Маня встала возле двери, не в силах потревожить такую красоту.

– Вы знаете, что это за произведение? – спросила она Фому почему-то шёпотом, словно боясь, что скрипка ее услышит и замолчит.

– Понятия не имею, – громко, возможно, даже чересчур громко ответил Фома, не принимая условий игры, и своим огромным кулаком что есть силы постучал в дверь.

Михаил открыл дверь в шикарном шелковом мужском халате и со скрипкой в руках.

– Миша, можно к тебе на минуточку? – нарочито бодро заговорил Фома. – Идем мимо, слышим – играешь, Марь Иванна встала как вкопанная, говорит: давай зайдем узнаем, что за произведение, я ей говорю: неудобно, человек репетирует. А она ни в какую, женщины, сам понимаешь.

Пока Фома это все произносил, Маня краснела, а Михаил расплылся в радостной улыбке.

– Проходите, будем пить чай, – сказал хозяин дома и побежал в столовую накрывать на стол.

– Что? – спросил Фома у Мани, которая зло таращила на него глаза. – Мы напарники, необходимо было импровизировать, лучше пожертвовать вашей репутацией, чем вызвать подозрение.

Стол был накрыт по-холостяцки, конфеты и баранки были поставлены прямо в пакетах, а старинные резные чашки имели налет от чая и кофе, видно было, что дому в целом тоже не хватает женской руки.

– Что хотел тебя спросить, – макая баранку в чай, спросил Фома, – только давай отвечай честно и сразу, первое: в ночь убийства Аркадий тебя видел у озера. Что ты там делал? Второе: вечером, когда дядя Митя нашел труп, Маня слышала, как ты разговаривал с кем-то во дворе у забора и говорил что-то про то, что ты не убийца. Все, что ты мне сейчас скажешь, останется между нами, обещаю.

Михаил, и так имеющий внешность грустного Пьеро, еще больше потускнел. Повисло тягостное молчание, которое хотелось до невозможности прервать, закричать или спеть, на худой конец, но нельзя, оно было необходимо, от решения, которое примет сейчас Михаил, зависело многое.

– Мы с ней любим друг друга, – сказал Михаил, подкашливая, будто в его горле что-то застряло и не дает говорить.

– С кем? – спросила удивленно Маня.

– С Варварой, конечно, – ответил Фома и снисходительно посмотрел на напарницу, – неужели не понятно?

– Вы знали? – еле сдерживая ярость, спросила Маня.

– Ну конечно, – очень спокойно и даже немного высокомерно ответил он. – Это было очевидно еще в тот вечер, когда мы собрались на глинтвейн у сестер Бах.