— Ты всё видишь? — спросил он: луна светила ярко, но знаки на циферблате были очень маленькими.

— Я знаю, где они все, — сказала она, — наизусть выучила. Тише…

Скрестив ноги, она натянула на них юбку, чтобы положить на колени прибор. Уилл лежал, опершись головой на локоть, и смотрел. Яркий лунный свет, отражённый белым песком, озарял её лицо сиянием, от которого, казалось, она сама сияла изнутри. Глаза её блестели, лицо было таким серьёзным и сосредоточенным, что Уилл мог бы влюбиться в неё снова, не владей любовь уже каждой частичкой его существа.

Глубоко вдохнув, Лира принялась крутить колёсики. Но уже через пару секунд остановилась и перевернула прибор.

— Не то место, — бросила она и снова принялась за дело.

Уилл ясно видел её любимое лицо. Оно было так хорошо ему знакомо, он уже видел, как отражаются на нём счастье и отчаянье, надежда и грусть, и теперь он знал: что-то не так. При чтении алетиометра на её лице обычно сразу появлялось выражение ясной сосредоточенности. Теперь же её всё больше охватывало горестное изумление: закусив нижнюю губу, она всё чаще моргала, а взгляд её не метался быстро и уверенно от символа к символу, а двигался медленно, почти блуждая.

— Не знаю, — сказала она, качая головой, — не знаю, что происходит… Я так хорошо его знаю, но почему-то не понимаю, что он говорит…

Она глубоко, прерывисто вздохнула и повернула прибор. В её руках он теперь выглядел странно и нелепо. Пантелеймон, превратившийся в мышь, забрался к ней на колени и, положив чёрные лапки на хрусталь, глядел то на один символ, то на другой. Лира покрутила одно колёсико, покрутила другое, повернула весь прибор, а потом подняла ошеломлённый взгляд на Уилла.

— О, Уилл! — воскликнула она. — Я не могу! Это пропало!

— Тише, — сказал он, — не кипятись. Это знание всё ещё в тебе. Просто успокойся и дай себе его найти. Не торопись. Просто как бы спустись и прикоснись к нему…

Всхлипнув, она кивнула, сердито потерла глаза запястьем и несколько раз глубоко вдохнула; но он видел, что она слишком напряжена, и положил руки ей на плечи.

Почувствовав, что она дрожит, он крепко обнял её. Она отстранилась и попробовала снова. И вновь она вглядывалась в символы, вновь поворачивала колёсики, но невидимые лестницы значений, по которым она когда-то спускалась так легко и уверенно, куда-то исчезли. Она просто не знала, что значат эти символы.

Она отвернулась, прижалась к Уиллу и в отчаянии проговорила:

— Бесполезно, я уверена, это ушло насовсем. Оно появилось, когда было нужно, для того, что я должна была сделать: чтобы спасти Роджера, потом для нас — а теперь это прошло, всё кончилось, и оно покинуло меня… Это исчезло, Уилл! Я его потеряла! Оно никогда не вернётся!

И она зарыдала от невосполнимой потери. Он мог только обнять её. Он не знал, как её утешить — было ясно, что она права.

Вдруг оба дэмона ощетинились и посмотрели вверх. Уилл и Лира тоже это почувствовали и тоже посмотрели в небо. К ним приближался свет: свет с крыльями.

— Это тот ангел, которого мы видели, — предположил Пантелеймон.

И был прав. Ксафания пошире расправила крылья и спустилась на песок; мальчик, девочка и два дэмона смотрели на неё. Хоть Уилл и провёл много времени в компании Балтамоса, он оказался не готов к этой странной и внезапной встрече.