Сержант подвёл меня к двери с надписью 'Заместитель начальника уголовного розыска' и оставил у стены, заглянув в кабинет:

– Привет, Василич! Привёл к тебе маньяка.

– Заводи! – послышался хрипловатый голос, и меня втолкнули в кабинет. В нём сидели человек пять – участковый Федорчук, опер, с которым он был, и ещё трое мужчин примерно одного возраста, похожие на всех остальных – похоже, что опера. Они были возбуждены, лица раскраснелись – то ли от того, что в кабинете было жарко, то ли от выпивки – здесь ощутимо пахло спиртным. Похоже, что вся компания праздновала поимку злодея.

– Петро, закрой дверь за Стёпой – приказал высокий мужчина лет тридцати пяти – на замок закрой. Мы сейчас с маньяком беседовать будем.

– Ухожу, ухожу – заторопился сержант – ваши дела – это ваши дела.

Дверь захлопнулась и я остался стоять посреди комнаты, равнодушно глядя на обитателей кабинета. Они тоже смотрели на меня, и на их лицах сияло удовлетворение хорошо сделанной работой. Дело было за малым – надо, чтобы маньяк признал себя маньяком. А то – что такое получается – вроде и поймали маньяка, а 'царицы доказательств' – чистосердечного признания – нет.

– Ну что, маньяк, надо написать чистосердечное – участливо сказал старший, 'Василич', тебе же легче будет. И всем нам. Нужно написать – зачем ты убил девочку, почему порвал её, откуда у тебя появилось такое патологическое желание. Тебе помочь? Смотри, как надо начать: 'Я, Сидоров Иван Петрович, почувствовал желание кого-то убить. А с детства мне нравятся маленькие девочки, особенно в белых колготках. Я убил её, изнасиловал и выпил кровь'.

– Я никого не убивал. Это всё выдумки вашего участкового. Ему захотелось звёздочку на погоны, вот он и подставляет всех, кого не лень. Я просто оказался не в том месте, не в то время. Вот и всё.

– Федорчук, а чего он в крови? Вы что, его били там? Всё никак не научитесь бить так, чтобы крови не было, и одновременно чтобы клиент понял свою неправоту, вот так! – мужчина без замаха ударил меня в печень, и я скрючился от невыносимой боли, а потом упал на пол, теряя сознание. Сквозь туман в голове, я услышал, как чей-то голос сказал:

– Василич, прибьёшь маньяка, потом хлопот не оберёшься! Ты нахрена его в печень-то? Эдак и помереть может.

– Да я, вроде, легонько, не рассчитал. Сажайте его на стул, сейчас мы с ним поговорим, как следует с маньяками.

Меня грубо втащили на стул со сломанной спинкой, и начали избивать.

Били беспорядочно, но удары сыпались один за другим – по почкам, в солнечное сплетение, по голове – вначале старались не пускать кровь, а когда участковый рассказал, что в меня кидали камнями и рассекли лицо, успокоились, и начали бить по-полной, выбив передние зубы и надорвав ухо. Один из оперов со смехом заявил, что мне зубы на тюрьме не понадобятся – без них меня удобнее использовать соседям по камере. Меня же обязательно опустят – таких тварей как я, насильников и убийц несовершеннолетних, обязательно опускают.

Всё время упорно спрашивали:

– Будешь писать? Сознаешься? Ведь это ты убил! Сознайся, и это всё прекратится. Сознайся, напиши! Мы сами всё напишем, а ты только расскажи и подпиши!