– Вы ужинали? – неожиданно для себя самого выпалил он.

Старик продолжал сидеть, склонив голову. Он даже не пошевелился после вопроса.

«Возможно, несчастный старикан просто не в силах вообразить, что уважаемый герр Альтман пригласил его на ужин? Если так, это очень грустно».

Он подошел к старику и увидел, что тот сидит, сложив руки на свертке, словно неусыпно сторожит его. Прямоугольный сверток, обернутый дешевой коричневой бумагой и перевязанный бечевкой.

Рукопись!

«Так вот зачем бедняга вышел на улицу в дождь, – подумал Альтман. – Само собой, он считает рукопись ценной».

Но, разумеется, она ничего не стоила. Люди часто обращались к Альтману как к собирателю книг, сжимая в руках книги и рукописи, которые обладали ценностью в их глазах. Они развязывали точно такие же серые бечевки и разворачивали точно такую же коричневую бумагу, под которой скрывалось… потрепанное сорокалетнее издание «Трагической истории доктора Фауста» или нечто вроде сборника стихов Генриха Гейне для книжного клуба. И все же эти жалкие, невежественные люди отчаянно цеплялись за свои «бесценные» сокровища, то с любовью, то с алчностью. Отличить одно от другого зачастую было сложно.

Но не в этом случае. Стариком, несомненно, руководила любовь. Альтман видел, как бережно его узловатые пальцы обхватили уголки рукописи, как ласково он водит указательными пальцами по бумаге, словно утешает ребенка. По правде говоря, Альтман никогда не видел, чтобы к книге прикасались с такой нежностью. Старик словно напевал ей колыбельную с помощью пальцев.

– Прошу прощения? – тихо произнес Альтман.

Старик поднял взгляд.

– Я подумал, может, мы поужинаем вместе?

– Поужинаем… вместе?

– Да. Мой любимый ресторан всего в паре кварталов отсюда. Там замечательно готовят сэндвичи с куриным салатом.

Старик с сомнением посмотрел на него.

– Я пенсионер, – напомнил он.

– Не беспокойтесь, – с чувством проговорил Альтман. – Я приглашаю. Считайте это вознаграждением за то, что вы покинули дом в дождь, пришли в книжный магазин и выслушали мои малоинтересные соображения.

– Ну что вы, – запротестовал старик. – Ваши соображения показались мне весьма убедительными.

– Давайте поужинаем вместе, – жизнерадостно сказал Альтман и неожиданно выдал горькое признание: – Порой мне ужасно надоедает есть в одиночестве.

– Я не хочу показаться навязчивым, – нерешительно сказал старик.

– Нет-нет, это совсем не так.

– Что ж, если вы уверены…

Старик прижал сверток к груди и привстал.

– Право же, я не хочу навязываться…

– Уверяю вас, мне это в радость.

Видя, что несчастный никак не может подняться, Альтман подхватил его под руку.

– Потихоньку-полегоньку, – хохотнул он. – Старость – не радость.

Он протянул руку к свертку, полагая, что без него старику будет проще встать, но тот лишь крепче вцепился в свою рукопись.

– Все в порядке, – сказал старик. – Я привык носить ее.

– Вот как? Вы носите ее с собой?

– Это единственное, что я… создал в своей жизни.

«Так он и впрямь ее баюкал», – подумал Альтман.

Альтман наблюдал за тем, как старик накидывает черный дождевик, висевший на спинке стула. Обтрепанные рукава и вытертые плечи красноречиво говорили о скудных средствах, и Альтман внезапно почувствовал гордость за то, что пригласил на ужин бывшего одноклассника, кем бы тот ни был. Ведь, несмотря на столь различную судьбу, оба бежали из разоренной войной Германии и беспомощно наблюдали за несчастьями, что обрушивались на их родину.