«Как это верно!» – решил он, припомнив собственное бегство из смертоносного водоворота.
Старик словно прочел мысли Альтмана или, по крайней мере, угадал их направление.
– Я не мог найти себе места после войны, – сказал он. – Повсюду царил хаос, множились беды. Не сомневаюсь, что вы помните эти времена.
– Боюсь, даже слишком хорошо.
Взгляд старика похолодел.
– Унижать людей опасно. Загнанный в угол человек становится животным.
Альтман кивнул:
– Вы правы. В таких случаях людям нужен герой, как я сегодня уже говорил. Прирожденный лидер. Но герой не может изменить судьбу нации.
Старик согласился:
– Мы искали такого человека. Действительно искали. Но вы совершенно правы. Он не смог бы ничего изменить. Историю творят великие силы, а не отдельные люди. – Он улыбнулся. – Вы так умны, герр Альтман, столько всего знаете.
Альтман постарался пропустить лесть мимо ушей.
– Я не марксист, – сказал он, – но кое в чем Маркс был прав. За великими событиями стоят великие силы. Человека несет река истории. Он не может управлять течением или изменить русло.
– Верно.
Старик мрачно, почти горько улыбнулся.
– В юности я мечтал изменить мир, – с грустью произнес он тоном маленького человека, который признается, что когда-то мечтал стать великим.
Этот тон настолько тронул Альтмана, что он похлопал старика по руке.
– Конечно. В юности все мечтают изменить мир.
– Но, слушая вас, я уяснил, что никто и ничто – ни человек, ни книга – не может изменить историю. Пустячные вещи изменяют другие пустячные вещи, только и всего. Как с теми баварскими парнями. Кто-то кому-то что-то прошептал или послал телеграмму, и для них все было кончено. – Он пристально посмотрел на Альтмана. – Они были маленькими людьми, и маленькая вещь отняла у них жизнь.
Альтману вновь стало не по себе под взглядом старика.
– А школьный задира может изменить жизнь только того, кого задирает, – добавил тот.
– Именно из таких пустячных вещей складывается история, – уверенно сказал Альтман. – Из миллионов незначительных действий маленьких людей, которыми движут великие силы.
Старик явно не собирался оспаривать точку зрения, с которой согласился раньше, поэтому Альтман сменил тему – просто из вежливости.
– И чем вы занимались после реальной школы в Линце?
Старик пожал плечами:
– Да так, ничем, пока не повзрослел. А когда повзрослел, всего лишь сменил имя.
Альтман испытал облегчение оттого, что старик отпустил пакет и резко перешел на другой предмет.
– Почему?
– Я ненавидел своего отца. Всегда ненавидел, но я ведь был обычным мальчишкой и считал, что надо уважать и слушаться его. Вы же знаете, каковы мы, немцы. Мы отлично умеем исполнять приказы.
– Наверное, вам было нелегко сменить имя и тем самым проявить неуважение к отцу.
– Очень нелегко. Отрекаться от отца всегда нелегко, даже если он – жестокий человек.
– И вы взяли другое имя?
– Да. Имя бабушки. Она была очень доброй, ласковой женщиной. Мне хотелось взять имя доброго и ласкового человека. – Мысли его явно витали в прошлом. – Я хотел, чтобы ее имя служило мне утешением, потому что дела мои шли плохо. У меня не было дома. Я питался объедками. Ходил в лохмотьях. Это ужасно – не знать, когда в следующий раз доведется поесть или помыться. Так ужасно, что можно сойти с ума. Возможно, я и вправду слегка свихнулся.