Ну а армейские вертушки?

А вертушки не полетят. На западном и северо-западном направлениях их пока что слишком хорошо сбивают. Недопустимая степень риска.

Я побелел от ярости. Пожалуй, впервые за всю войну какая-то поганая «степень риска» всплыла при обсуждении спасательной операции.

Спасти сбитого пилота – это святое.

Это я даже не знаю, с чем сравнить…

Да что там «спасти»! Даже если ты точно уверен, что все погибли, что тебе остается только останки собрать – ты обязан лететь. Если надо поднять в обеспечение звено – поднимай звено! Эскадрилью – эскадрилью! Роту осназ – роту осназ!

– Значит, так, таарщ кап-три, – сказал я звонко. – Там сбита практически вся моя эскадрилья. Комэск Бабакулов. Цапко. И трое зеленых, фамилии которых я не успел узнать. Если туда не полетят вертолеты – значит, пойдут танки. Соедините меня с полковником Святцевым. Уверен, он в отличие от вас не привык бросать боевых товарищей в беде.

– Товарищу Святцеву присвоено звание генерал-майора, – ответил мне офицер. – А вы, лейтенант, немедленно прекратите разговаривать со мной в подобном недопустимом тоне. Иначе я посажу вас под арест.

Поскольку тон я менять не собирался, арест мне был гарантирован. Как вдруг на сцене появилось мое спасение, принявшее самое неожиданное обличье из возможных – телепублицистки Ады.

– Я случайно услышала… Ты сказал Цапко? – спросила она, появляясь в операторском зале «Измаила» не откуда-нибудь, а из рабочего кабинета вице-адмирала Лещенко.

– Ада? Здравствуйте. Да, я сказал Цапко.

На ее лице отразился искренний испуг.

– Что с Сережей?!

Продолжать скандалить в ее присутствии мне было очень неловко, поэтому я, выразительно поглядев на капитана третьего ранга, который обещал меня арестовать, ответил Аде как мог уклончиво:

– Вот и не знаю, что с ним. Боюсь, сбит. И ему очень нужна помощь. Но тут такие обстоятельства…

– Какие?

– Сложные.

– Нет уж скажи!

– Ада, да ничего я не могу вам сказать! – вспылил я. – Ни-че-го хорошего!

С этими словами я развернулся и покинул командный пункт.

Я направлялся к танкодесантным кораблям. Доставая сигарету, сломал ее.

Отшвырнул прочь.

– Саша!

Долго ковырялся в пачке, пока не обнаружил, что она пустая.

Скомкал и выбросил пачку.

– Са-ша! Да постой же ты!

«Черт, ну что с нею делать?»

Я остановился и позволил Аде догнать меня.

Глаза у нее были на мокром месте, но она не плакала.

– Ну ты и бегаешь… Отец сказал… Прямо сейчас ничего нельзя сделать. Он не имеет права. Но спасательные флуггеры обязательно к Сереже прилетят. Это правда?

– Прилетят, правда. А остальное – неправда. Сделать всегда можно. Было бы желание… Постойте, какой отец?

– Моя фамилия – Лещенко.

«А! Так вот откуда она такая шустрая. Адмиральская дочь… То-то я думаю, „пропуск на „Нахимов“ – не проблема“… А Лещенко… Прав, наверное… Если он даже ради дочери не хочет вертолетчикам приказывать, значит, там действительно жарко… С другой стороны, она тоже большую глупость сделала… Не может же вице-адмирал в присутствии своих подчиненных менять решения по прихотям гражданского лица! Пусть даже и дочери!»