– Думаю, такой план был. Но к исходу первого же часа операции от него отказались. И захватили этот вот Хордад. Тише едешь – дальше будешь.

– Ничего я не понимаю, Сергей. Почему отказались?.. Теперь-то клоны могут взорвать заводы в любую секунду! В чем смысл?

– Слушай, Саша, – судя по решительному голосу Цапко, он был намерен покинуть эмпиреи высокой стратегии, – ты мне голову совсем заморочил. Я же к тебе с делом.

– Пить не буду.

– Да при чем здесь пить? Не пить, а есть.

– Есть?

– Да. Вареники. С вишнями. Очень вкусные. И сметана к ним имеется! Пошли, а?

Я так впечатлился радушием Цапко (которого за ним отродясь не отмечалось), что сразу согласился. Хотя вареники не люблю.

– Пошли. Дай только скафандр снять.

– Ну я тогда к себе, а ты подползай. Я в «Андромеде» бортномер 201, седьмой кубрик. Запомнил?

– Двести один, седьмой.

– Ну жду тогда.

Перебазирование наших эскадрилий было произведено образцово-показательно.

Вместе с каждой боевой частью на космодром прибывала эскадрилья передового обеспечения в составе восьми специально оборудованных «Андромед». Транспортные флуггеры загоняли на самые дальние стоянки, а кое-где по необходимости и на грунт, залитый свежим пенобетоном. Затем их в обязательном порядке маскировали сетями и пеной соответствующей пустынной расцветки.

В одних транспортниках были оборудованы мастерские, в других – столовые и казармы для личного состава. Были также «Андромеды» со складами топлива и боеприпасов. Большую часть их внутреннего объема вынужденно занимали бронированные «соты», защитные наполнители и системы пожаротушения.

Поскольку я прибыл позднее своей эскадрильи, то в казарменной «Андромеде» номер 201 места для меня уже не нашлось, там все плотно забили техники и еще две эскадрильи штурмовиков. Техники наперебой предлагали уступить мне местечко, но я наотрез отказался и решил, что как подлинный фронтовой офицер, то есть существо неприхотливое, ночевать буду в «Андромеде»-мастерской.

Там, за пилотской кабиной, был оборудован крохотный кубрик для отдыха пилотов в длительных перелетах. В нем я и поселился.

Чтобы не идти на вареники с пустыми руками, заскочил я в свой кубрик. Спасибо Меркулову – он мне на прощание неловким таким, как бы самого себя стесняющимся жестом сунул в руки пакет со своим командирским пайком.

Я прихватил кусочек сыра «Моцарелла». Обнаружив, что обязательная пайковая шоколадка называется «Сказки Пушкина», еще и ее.

Скажу, думаю, Цапко что-нибудь вроде: «Вот захочешь закрутить романчик с какой-нибудь пожароопасной медсестрой вроде той Алены, которая у нас на „Трех Святителях“ служила… И чтобы завести знакомство, скажешь ей, что у тебя сослуживец – Пушкин, а вот и шоколадка от него. Она не поверит, ты с ней поспоришь, ну и пошло-поехало…»

Идея мне сперва понравилась, но, пока я шел к двести первой «Андромеде», разонравилась. Я взвешивал: есть у Цапко жена или нет? Любит он ее или не любит? Вдруг моя реприза насчет шоколадки для пожароопасной медсестры его не развеселит, а опечалит?

Каково же было мое изумление, когда в ответ на мой стук из-за тонкой двери послышался женский голос: «Открыто!»