Словно в ответ на мои мысли, мама решительно выпрямилась, осмотрела наши вещи и почти бодрым, хотя ещё и не таким, как обычно, тоном воскликнула:

– Всё, Вичка, идём в Зелёново! Там на попутке до автобуса, и домой.

В голосе её слышалось облегчение. Всё закончилось.

– А остальные вещи? – уточнила я.

Наш отъезд больше напоминал бегство. Откровенно говоря, я и сама хотела убраться отсюда как можно скорее. Но так, чтобы не осталось ничего нашего здесь, что заставило бы возвращаться.

– Папа потом заберёт, – беспечно отмахнулась мама.

Папа… Я бы ни за что не стала бы его одного посылать сюда после всего, что произошло с нами.

– А мы его предупреждать о своём приезде будем? – снова осторожно поинтересовалась я.

Мама на секунду помедлила с ответом. Потом снова посмотрела на иконку, и губы её тронула странная улыбка.

Только на мгновение, чтобы тут же пропасть.

– Нет, папу ни о чём предупреждать не будем, – сказала она.

– Мам, точно не скажем? – переспросила я недоверчиво.

Мама тут же повернула ко мне совершенно беззаботное лицо с выражением, которое бывало у неё всегда, когда вещи собраны и дело завершено благополучно, и надо ехать, и билеты с документами лежат в ближнем отделении сумки.

– Ты о чём? Кому чего скажем и не скажем?

– Мам… Обо всём, что с нами было, – подсказала я.

– Что ты загадками говоришь, Вичка?

Тут мамин взгляд упал на мой телефон, который мне пришлось отсоединить от зарядки, хотя успело набраться всего тридцать семь процентов.

– А-а-а, ты о моём телефоне! Да ну, не драматизируй. Новый купим! – и она бодро подмигнула мне, переступая порог.

Недоумевая, я последовала за ней.

Нога ткнулась во что-то мягкое, и, опустив глаза, я увидела валявшийся у порога прямо на полу скомканный, напоминающий половую тряпку мамин сарафан. Он и был по сути половой тряпкой. И всё же что-то остановило меня от того, чтобы наступать на него. Аккуратно отодвинув ногой грязный ком ткани в сторону, я поспешила покинуть лоскатухинский дом.

Мама ничего не помнила, абсолютно ничего. Обнулилась, как сказал бы папа.

Она торопилась сама и торопила меня, чтобы мы быстрее уехали из Анцыбаловки, но я видела по всем признакам, что мама совершенно не помнит причину, по которой мы спешим. Просто делает то, что нужно, не задумываясь, как дело давным-давно решённое. И я боялась, что если сейчас спрошу у неё о причине нашего панического отъезда, то мама задумается и, конечно, никуда не поедет. Потому что у мамы нет никаких воспоминаний, а мои рассказы о произошедшем даже самой мне кажутся невероятными и бредовыми.

Испуганная внезапной догадкой, я схватила свой телефон и быстро начала листать.

Календарь. 1 января 2000 года. Время тоже какое-то идиотское, точно не текущее. Что за бред, у меня настройки сбросились!

Эсэмэски последние – только старые, которые я ещё по дороге сюда слала подружкам, когда была устойчивая связь.

Список входящих и исходящих вызовов. Нет, не пусто. Вот мне звонила Дашка, в мае. И я ей в мае звонила. И папе два раза, это когда мне надо было, чтобы он из школы меня на машине довёз. И больше ничего после этого.