Вещей в итоге набралось всего ничего, раз уж книги я решила оставить. Кроссовки, которые занимали раньше так много места, тоже годились только для помойки, как и сумка. И всё равно по скорости сборов я сильно уступила маме. Она уже сгребла все наши оставшиеся вещи из шкафов и распределила их на своей кровати, а на кухне собрала на столе посуду, отодвинув в сторону, но не убрав термос и дневник Лоскатухина с вложенным в него самодельным крестом, которые я по приходу достала из своей сумки и сложила здесь.

Я как раз застала её, когда мама стояла напротив иконки и внимательно смотрела на неё.

Как тогда…

Меня опять словно что-то кольнуло. Как часто теперь я буду присматриваться к родной матери, своей любимой мамулечке, которую знаю лучше всех или не знаю теперь совсем? Как часто теперь буду искать подтверждения того, что она – это она настоящая?

И будто бабка из Зелёново мне сказала прямо в ухо: «Они уже и не они. Не те, что ушли». Волна отчаяния окатила меня.

Но тут мама, обернувшись, заметила меня и улыбнулась знакомой, такой привычной и тёплой улыбкой, что я бросилась к ней, уткнулась носом в плечо и немножко поплакала. Мама только молча гладила меня по спине и тихонько целовала в макушку.

От сердца отлегло.

– Ой, да у тебя совсем волосы на солнце выгорели! – вдруг воскликнула мама. – Смотри-ка, эта вот прядь даже стала совсем как у папы.

Видимо, на моём лице отразилась вся буря эмоций, разразившаяся после маминых слов, поэтому она поспешила утешить меня: «Да не волнуйся ты так, отрастут новые».

– Мам, ты помнишь, что сказал Лоскатухин? – спросила я и, сообразив, что мама вообще не в курсе, уточнила. – Ну, тот старик на болоте.

– Какой ещё старик на болоте? – всё равно не поняла мама. – Сосед наш?

– Да нет! Евгений Лоскатухин! На болоте! Который спас нас…

Я осеклась, потому что вдруг сообразила, что мама тоже могла его не видеть.

Словно в подтверждение моих догадок, мамино лицо исказилось, будто воспоминания причинили ей боль, и она прошептала, словно сквозь силу: «Вичка, я совсем ничего не помню. А то, что помню, очень странное… Странное и страшное. Не рассказывай пока мне ничего, ладно? Просто давай скорее собираться и уезжать. Это, кажется, единственное, что я помню и знаю».

И мама крепко-крепко обняла меня. Я прижалась к ней в ответ, а сама подумала, что и она мне ничего не расскажет. Даже если вспомнит.

И ещё подумала о том, что сказал Лоскатухин: чем дальше мы от болота, от Анцыбаловки, тем слабее сила и власть над нами болотной твари. И что нам очень повезло, если можно вообще к этой ситуации применять такое слово, приехать в такое жаркое, засушливое время, когда нечисть из болота слаба, не может в достаточной мере подпитываться влагой, в которой нуждается не меньше, чем в человеческих душах. Возможно, если бы мои родители не тронули колодец, нам бы вообще удалось бы избежать всей этой истории, о которой даже не расскажешь, чтобы тебя не сочли за сумасшедшего.

Да что теперь говорить в сослагательном наклонении, когда всё уже произошло. И закончится, только если мы поторопимся.