– Не опускай руки, прояви свое мужское обаяние, очаруй Ясну и, может, она с ключом от сердца вручит тебе и другой, от погребов.

– Ты удивительная женщина, Аделька, – протянул мне Марек бокал, в котором плескалось на донышке. – Всю жизнь в глуши живешь, а речь правильная, богатая даже.

Воду я допила: если чародей ее отхлебывал, то и мне безопасно. Марек ответов не ждал, продолжал болтать:

– Что же касается нашей панны Крыски, даже если я ее соблазню, что, уверен, не так и сложно, жениться на ней не получится. Для брачного обряда настоящее имя надо, то самое, которое я забыл.

Ну да, так положено. У алтаря жених с невестой произносят полные имена друг друга. Иногда смешно получается. В прошлом году, когда прачка Елка за пана Михася шла, они торжественно прокричали: Миханопулус и Елкипаклия. Целовались уже под хохот толпы. Потому что одно дело, как тебя родня и соседи прозывают, другое – каким именем волшебная пани фея наградила. Они ведь, как всем известно, те еще забавницы. Из книг я знала, что в прочих государствах красноволосые пани поскромнее себя ведут. У нас же в Тарифе… Эх…

Я глубоко вздохнула и поняла, что совершенно потеряла нить марекового монолога:

– Чего ты там раскрыл?

Он взял мою руку и провел по ладони подушечкой большого пальца, как совсем недавно делал пан Килер.

– Вот это, Аделька. Я твою чувственность раскрыл, понимаешь? Думаешь, не заметно было, как ты на площади к фахану льнула? Вчера едва робкие прикосновения его вельможности терпела, а сегодня… – Я выдернула руку, Марек криво улыбнулся. – Мой поцелуй тебя возбудил, растопил ледяные оковы, в которых ты пребывала. А это значит… значит…

Черные как ночь глаза остановились на моих губах:

– Воспользоваться плодами своих трудов я никому не позволю.

Тут его отвлек один из гостей, попросив рассказать об охоте на златорогого оборотня. Я вдохнула, выдохнула, ущипнула себя над коленом. Морок он, а не Марек! Глупостями своими так заворожил, что я как дышать забыла. Пан Шпильман как раз отдыхал, и чародей пошел к стойке, взгромоздился на нее и около получаса вдохновенно врал.

– Адичка, – встревоженный шепот Гражинки был едва слышен, – беда. Рузечка в календарь поглядела, мы с лунными циклами ошиблись.

Мой организм как будто ждал этих слов, живот болезненно скрутило, на лбу выступила испарина. Те самые дни, женские, опасные.

Я вскочила, поймала за передник растрепанную Госю:

– До послезавтра меня в трактире не будет, захворала.

Девушка кивнула, ей моя таинственная хворь была привычна:

– Мы с хлопцами со всем справимся, ступайте, панна-хозяйка.

– Какое счастье, что Госька за Анджеем не ушла, – басила тетка, когда я взбегала по лестнице. – Надо все-таки придумать, кого ей в женихи подобрать, чтоб…

Шкатулка, амулет! Я не успела его забрать! Неважно, это как раз подождет. Все подождет. Я захлопнула дверь своих покоев, повернула ключ, набросила засовы, придвинула к порогу комод. Рузя стучала ножками впереди, расчищая дорогу:

– Быстрее, Адичка, чудом успели. Это я виновата, неправильно эллипс черной луны заложила.

Приблуд не было, ни одной, кажется… Голосок тетки пропал, отсеченный прозрачной хрустальной мембраной моего тайного места. Ни звука, ни ветерка, только два силуэта снаружи. Гражина прижалась лицом к стеклу, я погладила сквозь преграду синюю щеку: