– Какая глупость!

– Не глупость, скорее, равнодушие. Фатам чужие чувства неинтересны, поэтому они в них не разбираются.

– Ты говорил о тяжелой ручке своей панны, – напомнил Этельбор.

– Да. Ее затрещина слегка… гм… стряхнула пыль с моей памяти. То есть изначально даже юному болвану, в которого я превратился, было понятно, что дело нечисто, как будто меня специально подводят к богато накрытому столу, кушанья на котором отравлены. Я выжидал, присматривался, влюблялся в панну Моравянку, этого не осознавая. Затрещина. Я узнаю в бургомистре фахана, вспоминаю его имя, откуда-то знаю, каким именно образом устроена работа вышней канцелярии, и начинаю испытывать трепет при виде трактирной сковородки. Подозрения множатся. Тогда я подозревал Караколя, думал, что, может, кода-то в прошлом мы с фаханом что-то не поделили, и он теперь пытается мне отомстить. Из расспросов местных выяснил, что прекрасная трактирщица многие годы охраняет от лессеров вольный Лимбург, что она – Берегиня. Потом я увидел Моравянку в деле, мы отправились на охоту на оборотня. Каково же было мое удивление, когда в златорогом вендиго я узнал одного из волшебных зверей светлейшей Алистер.

– Флоризея на суде сказала, что олень сбежал из вышнего леса.

– Это ложь. Можете расспросить Олеся, мальчишка давно мечтал о человеческом воплощении, и фрейлины пообещали ему это исполнить взамен на услугу. Олень должен был пустить кровь Моравянке в случае, если я буду сопротивляться зову цветочной плоти. Они ошиблись со временем лет на десять или пятнадцать, Олесь бродил по тарифским горам, ожидая команды от фей.

– Которую так и не выполнил?

– Поначалу Мармадель не дала ему ни единого шанса. О, как она размахивала сковородкой, выбивая искры из золотых рогов! А потом…

– Ты уговорил его этого не делать?

– И помог завершить превращение. Олесь решил, что раз Флоризея с Асмодией в этом участия не принимали, то от обязательств перед ними он полностью свободен. Я же подумал, что из волшебного олененка вполне получится неплохая замена местной Берегине. – Мармадюк помрачнел, разжал ладонь, проводил взглядом летящие вниз бордовые ягоды. – Тогда… Учитель, мне впервые за долгое время было весело и интересно, моя жизнь наполнилась смыслом. Глупый Марек хотел сделать свою даму самой счастливой женщиной, показать ей все обитаемые миры… Она не должна была тревожиться о своем драгоценном Лимбурге, заботу о котором в ее хорошенькую головку вбила покойная Морава, и… Юность так сентиментальна!

– Скорее не стыдится таковой быть, в отличие от зрелости, – возразил Этельбор. – А потом Моравянка надела на тебя браслет.

– Хотела надеть. Дружище Болтун, какая жалость, что вышние лишили его голоса, прежде чем отправить в человеческий мир!

– Ты сразу его узнал?

– Разумеется. Буквально перед этим панна огрела меня по голове сковородкой, вернув всю память и большую часть отколотых Броком сил. Я сам нацепил на себя браслет. Мармадель думала, что управляет мною, я делал вид, что влюблен. Нет, я делал вид, что влюблен по принуждению, и развлекался, водя за нос Караколя. К слову, учитель, великий Мармадюк наслаждался жизнью ничуть не меньше, чем беспамятный Марек. Но потом все кончилось…