– Пусть пока так, – шепнула я, – приблуда ослабла, потом мы ее добьем.

– Господин, – Ясна шмыгнула носом, – вы тоже в опасности.

– Милая моя девочка, моя дорогая…

Говорил Караколь не мне, зато облапывал как раз меня. Ну правильно, ему хочется свою девочку из-под фейской ревности отвести, а я чего, отрезанный ломоть. Так как я, в отличие от ардерской крыски, целая Берегиня, и потому панна крепкая, демонстрацию чувств, сколько нужно было для достоверности, я вытерпела, дождалась приближения Мармадюка и только тогда вырвалась из объятий, бросилась на шею магу:

– Любимый, драгоценный, судьба моя.

Твердые губы на быстрые мои поцелуи не раскрылись, чародей меня отстранил:

– Нет, Моравянка, может быть, когда-то я был твоей судьбой, когда ты была совсем другой и я другим. Теперь, прости, тарифская трактирщица для великого Мармадюка – не пара.

– Милый, – протянула капризно Флоризея, – мне становится скучно. Вели пейзанке отворить свою кровь и угости нас этим прекрасным лакомством. Сок волшебных цветов бродил в ней столько лет, что приобрел невероятный вкус и консистенцию.

– Двадцать три года, – сообщила Асмодия, вызвав понимающее хихиканье близняшки.

Кого-то они мне обе напоминали, особенно черная. Вот точно же раньше видела.

– Значит, вы те самые панны-феи, которые меня из озера покойной Мораве вынесли? – спросила я.

– Она смеет к нам напрямую обращаться! – картинно возмутилась блондинка. – Пейзанка, ничтожество! Я сама тебя вскрою!

– Попробуйте, – предложила я, протягивая руку. – Уверена, что вам этого не удастся.

И захихикала от щекотки: длинные, прозрачные, как хрустальные загнутые кинжалы, когти волшебной девы бессильно елозили по моему запястью.

– Прикажи ей, Мармадюк.

– Это мое, Флоризея, – сказал холодно чародей. – И делиться этим ни с кем я не намерен. Сейчас мы отправим трактирщицу домой…

– С панной Ясной, – перебил Караколь. – Девушки должны принимать участие в празднике Медоточия, вышняя канцелярия ждет от нас уничтожения врат бездны. Ваши давние игры с лордом Мармадюком ни меня, ни этих девушек, ни города, который мне поручено оберегать, не касаются.

– Вышняя канцелярия… – Флоризея хлопнула в ладоши, и вокруг нас закружился колдовской вихрь. – Город! Девушки! Ты сам-то себя слышишь, фахан? Раньше ты мог жрать таких мягоньких самочек на десерт, дарить страсть женщинам, тебя достойным, и не думать о крючкотворах-законниках!

Мельтешение перед глазами ограничивало обзор, но вихрь явно меня куда-то переносил, а кто-то держал за руку.

– Мармадюк хочет, – сообщил Болтун, – чтоб я тебя в магическую лабораторию Караколя отвел. Сестрички неплохо их обоих с фахановым высочеством стреножили, целую сеть охотничью из дворцовой оружейни Авалона притащили. Мужчинам не выбраться. Но Мармадюк… Короче, он требует, чтоб ты в лабораторию захотела и Ясну заставила тебя туда отвести. Он тебя любит, поняла? По-настоящему, без браслета. И жалеет, что из-за его глупости ты судьбы своей лишилась и…

Любит? Я сжала мужскую ладонь. Ты меня любишь, Марек? Это ведь самое главное!

Вихрь затих, опал разноцветными искрами. Мы очутились на поросшей травой площадке, окруженной с трех сторон отвесными скалами. С четвертой открывался вид на безбрежные пространства темнеющих лесистых гор. Обе луны стояли в зените, от этого казалось, что с неба некто недоумевающе за нами наблюдает. Все еще полночь? Караколь с шелестом раздвинул крылья, под которыми обнаружилась бледненькая и растрепанная Ясна. Мармадюк отпустил мою руку за мгновение до того, как трава в центре площадки растаяла, открывая гладь небольшого озерца. Вода забурлила, на поверхность поднялся хрустальный трон, исполненный в виде цветка, на нем восседала фата Флоризея.