Через несколько минут оказался на Невском. Вошел было в метро, даже купил жетон, но – не поехал.

– Вы едете? – спросила дежурная. – Мы, между прочим, закрываемся.

Закрывайтесь. Как представил, что дома буду без Насти, ехать раздумал. Выйдя из метро, направился к Московскому вокзалу, решил там посидеть. Люди, много людей – а мечталось о светлом безлюдном месте. Мне ни говорить с ними не хотелось, ни просто видеть их. Знать не хотелось, что они есть. Потому что после расставания с Настей лучше бы их, вообще-то, не было. От их присутствия одиночество только острее. Просидел на вокзале часа полтора.

Вышел на Знаменскую площадь – помню ее Знаменской, с храмом еще, с гениальным памятником. Представил себе, как каменной поступью возвращается на свое место император. Впереди машины с мигалками – перекрывают движение для его величества, не ожидали. Медленно ступает его конь: грохот копыт, искры на асфальте. Если вернулся я, почему бы не вернуться императору? Оба мы – история.

Побрел в сторону Лавры. Устал, ноги подгибались. У одного дома стоял кем-то вынесенный кухонный стол. Я на него сел. Ногами легонько барабанил по дверцам, издавая глухой барабанный звук. Никогда еще не сидел так на Невском. На кухонном столе. Немного отдохнул – пошел дальше.

К моему удивлению, вход в Лавру был открыт. Стоявшие в воротах люди чего-то ждали. Через минуту показалась машина с надписью “Водоканал” и на малом ходу въехала в ворота. Я не торопясь пошел вслед за машиной. Меня никто не остановил: очевидно, я чем-то напоминал сотрудника “Водоканала”. Может быть, задумчивостью. Люди, имеющие дело с водой, часто задумчивы.

Поколебавшись, я решил зайти на Никольское кладбище. Оказалось, что машина тоже направлялась на Никольское кладбище. Она ехала всё так же медленно, словно на ощупь, и свет ее фар выхватывал из мрака деревья и памятники. Они становились неправдоподобно объемны, двигались в электрических лучах, меняясь местами, теряя свои тени и приобретая чужие.

На Никольском кладбище кипела работа. В свете мощных прожекторов ревели два экскаватора, извлекавших землю, как мне казалось, из могил и складывавших ее на свободных местах. Нет, не из могил. Когда я подошел поближе, стало ясно, что машины работали на дорожке – с двух противоположных ее концов они рыли траншею. В то же время над траншеей чернела не только земля, но и несколько поднятых на поверхность гробов. Ряды могил за многие годы своего существования перестали быть рядами, и некоторые захоронения занимали чуть ли не половину дорожки. Такие могилы очевидным образом приходилось раскапывать.

Я помнил, что могила Терентия Осиповича тоже выпирает, и мысль, что ее придется потревожить, чтобы протянуть таинственную траншею, – да, такая мысль мелькнула. Пройдя вдоль траншеи, тянувшейся за вторым экскаватором, я остановился (уместный образ) как вкопанный: гроб Терентия Осиповича уже стоял на холмике свежей земли. Конечно, я не мог быть уверен, что в гробу лежал именно Терентий Осипович, но гроб нависал именно над его могилой – кому же там было быть, как не ему?