Такая вот картинка. Времени года не помню. На Невском – если нет, конечно же, снега – времени года и не понять. Деревьев тут почти не найдешь, а одеваются все как-то невнятно, без оглядки на сезон. Да и сезонов здесь, если всерьез разбираться, нет. Есть время зимнее и незимнее, а всё прочее в наших краях отсутствует.

На днях Платоша сказал, что нам нужно бы обвенчаться. Я-то поняла, что это значит. Он хочет перевести наши отношения в область вечности. Считает, что времени доверять уже нельзя. Что его дни сочтены. Прямо этого не говорит, но из отдельных фраз, брошенных им в разных обстоятельствах, составилась такая как бы мозаика. Ее вижу только я, потому что общаюсь с ним постоянно. Ну, может быть, еще Гейгер. Да, конечно, Гейгер.

Он, хотя об этом предложении не знает, общее Платошино состояние чувствует хорошо. А я чувствую Гейгера. Он страдает, думаю, не меньше нас, но никаких бесед о болезни не ведет – ни с Платошей, ни со мной. Я ждала от него слов утешения, но не дождалась. Меня это сначала сильно цепляло, а потом я поняла, в чем дело. Гейгер – человек рациональный и одновременно по-немецки честный. Он не знает, что происходит с Платошей, и оттого не находит слов утешения. Я думаю, утешение, не основанное на фактах, ему кажется не только бессмысленным, но и безнравственным. И в этом он сильно заблуждается.

Платоша, кстати, тоже ничего не говорит – по другим причинам. Он мужественный человек и предпочитает всё носить в себе. Боится меня травмировать. Гейгера он травмировать не боится, но тут оба сходятся на том, что обсуждать непонятное нет смысла. И все молчат. Когда я пытаюсь об этом заговаривать, меня ни один из них не поддерживает.

Да, звонил тут Желтков, поздравлял Платошу с “Человеком года”. Я Платоше жестами показываю: пригласи парня на чай, он это любит. Не пригласил.

На этой неделе два раза Желтков звонил – один раз при Насте, другой – без нее. Про тот, что без, я ей ничего не говорил. Он тогда сказал, что у него для меня есть интересный политический проект. Что я, как человек старой закалки (это он азот имеет в виду?), мог бы быть полезен… Я не дал ему договорить. Сказал, что прежде всего я – человек неполитический.

– Но вы же, – возразил он, – даже не выслушали суть моего проекта!

– Так вот и хорошо, что не выслушал. Вдруг это государственная тайна, и я, отказавшись, буду с ней жить.

– Ну, прямо уж тайна, – буркнул Желтков. – Ладно, обойдемся без проектов. Будем лучше чай пить, верно?

Он расхохотался своим прежним смехом – как во время чаепития.

Почему Настя считает этот смех искренним?

Сегодня Платоша поехал к Гейгеру в клинику на очередной анализ крови, а я пошла в Князь-Владимирский собор. Шла через парк, который, говорят, прежде был церковным кладбищем. На дорожках то тут, то там, не сплошным еще ковром – листья кленов и тополей. Я вдруг осознала, что уже начало осени. Такое легкое, не обвальное пока увядание.

До этого мы ходили в собор вдвоем, а тут я шла одна, и у меня сжалось что-то внутри. Неужели настанет день, когда я сюда буду одна ходить? Если бы только эти мысли, я бы смогла их как-то отогнать, но тут ведь еще выяснилось, что осень: какой-то всеобщий уход. Когда проходила у церковных ворот мимо нищих, они ко мне даже не приставали, просто взглядом проводили – такой у меня, получается, был вид.