— Александр Юрьевич…

— Не сейчас.

Я пытаюсь отдышаться и навести резкость, чтобы попасть в обувь с разгона и с первой попытки. Присматриваюсь к тапочкам: размер большой, растоптанные. Только не могу припомнить: это мои или нет? Оборачиваться и сверять стопы не хочется. Никаких лишних движений. Хорошо, если не мои — отберут.

— Александр Юрьевич…

— Не сейчас, говорю же!

— Александр Юрьевич, я вас никуда не пущу!

А, ну понятно, значит, чужие. А я как раз попадаю одной ногой в тапку. Сбрасываю его, хотя за такую зарплату могла бы потом купить себе десять пар. Одну, да еще растоптанную, для меня пожалела! Это я добрый болван — столько мяса позволяю ей переводить каждое утро, а ведь мог потихоньку откладывать на обувную империю.

— Я же говорю: вы никуда не пойдете! — настойчиво повторяет горничная.

И тут я совершаю вторую ошибку за день: от удивления опять поворачиваюсь и получаю новый удар по ребрам и позвоночнику. А самое поразительное, что перед глазами появляются не искры и не пелена, а страницы контрактов, на которых отчетливо видно: «Маргарита Аркадьевна» и «Емеля» — и жирным шрифтом, красивым курсивом выведено самое главное: «Расторгнут».

Замечтавшись, упускаю момент, когда эта парочка оказывается возле меня. Маргарита Аркадьевна ловко закидывает себе на плечо мою левую руку. Емеля проделывает такой же трюк с правой. Не поминай черта всуе… Вспомнил про старшину, теперь у меня ощущение, что дом кто-то атаковал, а эти двое собираются тащить на себе раненого командира.

И главное, усердствуют так, пытаясь меня сдвинуть с места. Одна поджимает губы так сильно, что они белеют. Но тут ладно, не придираюсь — главное, что на них нет морковной помады. Хуже то, что с другой стороны мне активно пыхтят куда-то в область подмышки.

— Слушайте, — говорю я, вдоволь налюбовавшись макушками. — А мы далеко собрались?

— В кровать, — голосом палача выдает Маргарита Аркадьевна.

Если бы это предложила мне прошлая горничная, я уже спешил бы по ступенькам. А так…

— Втроем? Думаю, нам будет там тесно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я убираю руки с их плеч, и оба облегченно выдыхают. Но Маргарита Аркадьевна воинственности не теряет.

— Если вы не хотите, чтобы вас несли на руках пожилая женщина и еще не окрепший молодой человек, пожалуйста, вернитесь в постель сами.

В представлении горничной еще ярче видно, как круто я подбираю себе персонал. К счастью, с работниками в конторе обстоит все иначе, иначе я бы уже сам у кого-то прислуживал.

— Все сам, — вздыхаю я, глядя на этих двоих. — Уже вторую неделю все сам. До чего докатился!

— Мне кажется, — подает голос Емеля, — Александр Юрьевич все-таки настаивает на том, чтобы его на второй этаж подвезли.

— Договоришься ты у меня, — ворчу я, отчего он мгновенно тушуется, а его лицо меняет окраску.

Наверное, потому его так и рекомендовала Маргарита Аркадьевна, что он как символ правильного питания — худой, злой, вечно голодный и часто зеленый. Последний пункт, правда, срабатывает, только если я в доме.