— Вот, дорогая, возьми, прими, это тебя успокоит.

Бабетт проглотила таблетку, Анжела вытерла ей лицо краем блузки. Я стояла рядом, подыскивая слова, которые могли бы звучать утешительно. И снова удивилась, почему Анжела не захотела взять ее к себе. Она прямо по-матерински жалела Бабетт. Вдруг до меня дошло, что Анжела хотела показать мне, что есть только один человек, кто может помочь Бабетт, и это — она. И пусть Бабетт даже поселится у меня, я не должна думать, что мне просто так достанется ее роль.

Михел не рассердился, что я решила пригласить к нам Бабетт, не посоветовавшись с ним. Естественно, мы ее приютим. Он был рад, что мы действительно могли сделать что-то для нее, и внушил ей, что она может оставаться у нас столько, сколько нужно. Наш дом — ее дом. Они обнялись, и ее спина задрожала. Михел крепко прижал ее к себе, взял ее лицо в свои ладони и поцеловал ее.

— Вы все, вы такие милые, такие милые…

Анжела протиснулась между ними.

— Пойдем, ты должна лечь.

Она взяла Бабетт за руку и вывела из комнаты.

Михел посмотрел на меня и беспомощно развел руками. Он как будто постарел на глазах. Его темные кудри растрепались, лицо стало мертвеннно-бледным от бессонных ночей. Я вдруг поняла, как сильно его люблю, как будто я забыла об этом на долгие годы.

Он очень тонкий человек, у него доброе сердце. Какая же я счастливая! Надо запомнить это чувство навсегда и больше никогда не сомневаться. Я обняла его и поцеловала грустно сомкнутые губы.

— Прости, что сделала так, не посоветовавшись с тобой, но я не могла сделать иначе. Анжела все сама решила.

— Ну, и хорошо. Я все понимаю. Ведь это не будет длиться вечно? Как только она снова встанет на ноги, она начнет подыскивать что-то для себя и детей. Кейс и Анжела уже и так много сделали для Бабетт и Эверта, и теперь, как я понимаю, им нужен отдых.

— Все-таки это странно. Они такие хорошие друзья.

— Перестань, Карен. Сейчас не тот момент. Мы делаем все, что в наших силах. Все уже на пределе.

Мы выпустили друг друга из объятий. Михел порылся в кармане брюк, вытащил пачку сигарет и закурил.

— Ну что ты опять? Ты же знаешь, я не люблю, когда ты куришь в доме…

Он раздраженно посмотрел на меня и пошел на улицу. Чувство, которое я испытывала к нему только что, мгновенно исчезло.

День был прекрасный. Погода была слишком хороша для похорон, как будто в насмешку над нашим горем, солнце ярко просвечивало сквозь голые деревья. Дети на улице возились в снегу, мужчины устраивались поближе к кухне, женщины сидели у камина.

Бабетт взяла слово. Опять она рассказывала, как выносила детей из горящего дома, как увидела неподвижное личико Люка, какое отчаянье ее охватило, когда она поняла, что Эверт поджег дом. Мы сочувственно кивали, обнимали ее и гладили ее руки. Щеки у нас горели от усталости и от густого красного вина, которое наливал Симон. Да, мы были молодцы. Друзья навек, как же еще может быть? Привязанность, которая еще больше соединила нас за эту неделю, смягчила боль, по крайней мере, нашу боль, боль друзей. Мы уверяли друг друга, что не было нашей вины в том, что Эверт был болен, что никто не мог предвидеть того, что произошло. Мы разделили все моменты трагедии, высказали все мысли и чувства, которые никогда не выразили бы, если бы не были связаны ужасом происшедшего.