Выходя со двора, я еще раз оглянулся на окно своей комнаты.

Я ведь мог уйти днем, пока родители были на работе. Меня не искали бы до конца учебного дня, а учитывая мою страсть к бродяжничеству, и дольше. Но я почему-то решил: уходить надо ночью. Смешно, но, пока я шел по темному городу к железнодорожному вокзалу, боялся, что сейчас улица извернется и я окажусь в знакомом до тошноты дворе-колодце.

Но я добрался до вокзала и взял у сонной кассирши билет на шестичасовой поезд. Родители уходили на завод в семь…

С тех пор я ни разу не видел ни свой родной город, ни отца и мать. Мне иногда кажется, что там до сих пор та ночь, в которую я уходил, и все так же открыто окно моей комнаты. Как прерванная игра, к которой я могу вернуться. Но я никогда не вернусь.

Я никогда не задумывался о том, что было в городе после моего исчезновения. Родители, наверное, прождали пару дней, надеясь, что у меня очередной загул и я ночую где-нибудь на пляже. Не уйди из города военные, они ждали бы дольше. А может, тогда не сбежал бы я. Потом они позвонили моей учительнице и спросили, был ли я на уроках. Еще в таких случаях звонят одноклассникам, но не в этом. Спрятаться в типовой заводской квартире так, чтобы об этом не узнали хозяева, нереально.

Потом они пошли в полицию, взяв мое фото. То самое, школьное, где я в белой рубашке и с короткой стрижкой. Дежурный, сидящий в душном помещении с вяло крутящимся вентилятором под потолком, задавал им обычные вопросы.

– У вас есть родственники, к которым ваш сын мог бы поехать?

Не знаю точно, были ли мои родители приезжими или родились и выросли в этом городе, но подозреваю, что все мои бабушки и дедушки лежали на местном кладбище.

– Вы с ним ссорились в последнее время?

Здесь, думаю, повисла бы тягостная пауза, после чего мать, скорее всего, сказала:

– Он всегда был таким тихим мальчиком.

Ну да, тихим. Я даже не дрался ни разу, и не уверен, дрался ли кто-то из моих ровесников в городе. Просто не было причин. Первая в моей жизни драка была в каком-то привокзальном переулке и началась со слов:

– Эй, ты, лохматый!..

А потом меня, конечно, объявили в розыск. И в некоторых участках лежала черно-белая копия той самой фотографии. И крупный текст под ней: ушел из дома и не вернулся.

Возраст, рост, особые приметы… Интересно, а какие у меня особые приметы? Разрез глаз?

Так прошел год, два. Они, конечно, заходили в полицию. Поначалу каждый день, потом каждую неделю. И слышали в ответ:

– Ищем, но пока сведений не поступало.

Я не знаю, когда заявления о пропаже теряют свою силу.

Возможно, за пару сотен километров от города чье-то изуродованное тело опознали как мое. Подростки, сбегающие из дома, – те, кто не вернулся домой в первые же дни или месяцы, – имеют все шансы умереть. От наркотиков, в уличной драке, от рук какого-нибудь ублюдка, под колесами автомобиля…

А может, не было никакого тела и меня признали пропавшим без вести, списав ту фотографию в архив.

Взрослые – чудные существа, когда дело касается подростков. Они правда думают, что сбежавший из дома школьник, которого они видят в объявлении о пропавших, после нескольких лет бродяжничества останется тем же школьником, только грязным и голодным.