Рин не знает до сих пор. Она приняла бы меня любым, просто теперь мне не нужны слова. Достаточно обнять ее, и мир приходит в норму. Я отгоняю непрошеных призраков и заканчиваю фразу:

– Еще меньше мне нравится идея закалывать волосы резными шпильками из костей убитых врагов и брать на ложе всех понравившихся женщин… Тебя не смущает, что мы обсуждаем теорию, основанную исключительно на фольклоре?

– У нас работа такая – верить в то, что для других не существует.

А ведь она права на все сто.

– А если бы не надо было обживать дворцы и морочить путников? Ты бы согласилась на такую жизнь?

Пытаюсь представить себе бессмертие. Задачка покруче, чем нарисовать бесконечность – давным-давно, во время какого-то психологического теста в школе. Хотя, если все эти Фэйлианы, Гэллены и Заэли все же погибли, не такое уж оно стопроцентное, это бессмертие.

Почему-то от этой мысли стало легче.

– Не знаю. Мы ведь оба видели костяной мост, Дэй.

Оба. Если волшебная страна – правда, то правдой может оказаться и все остальное. Вопрос только в том, верить или не верить.

Серьезный вопрос, между прочим. Наша вера может многое.

– А, так это не аргумент. Стэн, может, тоже увидел бы, окажись он с нами.

– Стэн старше нас. И внешне совсем не похож. Знаешь, полковник недавно сказал, что мы будто принадлежим к одному народу.

– И как ты думаешь, сколько в мире еще таких, как мы?

– Не знаю. Не может быть, чтобы все они были чистильщиками. У судьбы слишком много окольных путей.

– Не все, конечно. Должны же были раньше откуда-то браться деревенские ведуны, ведьмы, шаманы. Обычные люди с магическим даром, без примеси Иной крови. По сути, они делали нашу работу – изгоняли всякую пакость, пришедшую из-за грани, и закрывали за ней дверь.

Интересно, сколько еще нам ворожить? Если б можно было собрать всех чистильщиков да и запечатать одним махом все прорехи в мироздании, из которых лезет непонятное, необъяснимое, не имеющее названия, было бы здорово. Я представил себе, как толпа народу в потертом камуфляже собирается на лесной поляне, окруженной вековыми деревьями, становится в круг, кто-то благообразный и бородатый выходит в центр, воздевая к нему тяжеленный резной посох… Или проще какую-нибудь старую винтовку со склада утащить? Так вот, еще нужны заклинания на каком-нибудь певучем древнем языке, пучки душистых трав, чтобы кидать их в костер.

Не мое совершенно. Моя магия таилась на перекрестках пустынных трасс и в пыльных углах опустевших домов. Мои призраки обычно рассекали на шикарных машинах – или на убитых в хлам грузовиках, – губили автостопщиков, пророчили смерть встречным водителям, и их саваны пахли не погребальными цветами, а бензином и дорожной пылью.

Нет. Даже если от нас зависит чуть больше, чем мы привыкли думать, одними замшелыми заклинаниями делу не поможешь. Пора изобретать что-нибудь новенькое.

Еще бы знать – что.

Не знаю, откуда взялся обычай украшать ворота кладбища еловыми ветками. Этому должно быть какое-то объяснение, древние наверняка припасли для такого случая примету-другую, но, сколько себя помню, никто так и не смог объяснить, почему нужны именно еловые ветки, а не, скажем, березовые. Не украшение места захоронения и не попытка почтить память усопшего. Скорее уж похоже на защиту живых от ушедших за грань. Может, все дело в том, что еловые ветки колючие? И спросить не у кого.