Маршак вовсе не придерживается буквалистской точности, а в согласии с законами русской речи и русской поэзии естественно и непринужденно перестраивает или переосмысливает те или иные метафоры и речевые конструкции Бернса. Так, «суды были возведены для трусов, церкви построены ублажать священника» — не то же самое, что «тюрьмы — трусам оборона, церкви — ханжеству приют», однако ни у кого не вызовет сомнений, что мы имеем дело не с пересказом, не с вариациями на тему, а именно с переводом, созданным из того же духовного, смыслового, лексического и даже фонетического материала, что и подлинник.
И все же, показывая читателю состязание между Маршаком и Багрицким, думаешь не столько о победителе, установившем в русской поэзии новые эталоны переводческой точности, новые, высокие критерии переводческого мастерства, сколько о тех неограниченных возможностях, которые для больших поэтов таит в себе перевод как средство поэтического самовыражения, где личность переводчика так причудливо накладывается на личность автора и происходит то слияние жизни с поэзией, о котором Маршак когда-то писал:
В этом смысле еще более знаменателен 66-й сонет Шекспира — четырнадцатистрочный плацдарм, на котором Маршак встретился с другим своим поэтическим современником — Пастернаком.
В последние годы именно вокруг этих двух, очень разных, но в каждом случае по-своему замечательных переводов возникла литературоведческая полемика, не лишенная известной доли схоластики[15]. Едва ли стоит утруждать себя «сталкиванием» Маршака с Пастернаком ради того, чтобы с помощью достижений одного выискивать мнимые недостатки другого.
Нужен объективный взгляд, чтобы увидеть не только разницу между обоими переводами, но и сходство, состоящее в силе таланта и в том, что и Пастернак и Маршак сошлись в своем чисто шекспировском восприятии взаимоотношений между вечностью и временем. Вспомним стихи Маршака, посвященные Шекспиру:
четверостишие, которое так перекликается с пастернаковскими строками о художнике:
Примечательно и то, что и Маршак и Пастернак в своих высказываниях о Шекспире сформулировали основные принципы своего творческого метода.
«Переводить Шекспира, — сказано у Пастернака, — работа, требующая труда и времени… Это каждодневное продвижение по тексту ставит переводчика в былые положения автора. Он день за днем воспроизводит движения, однажды проделанные великим прообразом. Не в теории, а на деле сближаешься с некоторыми тайнами автора, ощутимо в них посвящаешься…»[16]
И еще:
«Нарисовать ли в поэме о девятьсот пятом годе морское восстание или срисовать в русских стихах страницу английских стихов, гениальнейших в мире, было задачей одного порядка и одинаковым испытанием для глаза и слуха, таким же захватывающим и томящим…»[17]
«Нам легче понять Шекспира, — пишет Маршак, — чем нашим отцам и дедам. Нам довелось увидеть собственными глазами и ощутить собственным существом крутые повороты истории…»