Собственно, Маршак был первым советским поэтом, для которого перевод стал главным делом жизни: не увлечением и развлечением, не средством дополнительного заработка и, уж во всяком случае, не отдыхом от тех или иных бурь времени и превратностей судьбы. «Переводил я не по заказу, а по любви», — признавался он в своей автобиографии…[6]

Сошлюсь на слова Корнея Ивановича Чуковского из его книги «Высокое искусство»:

«Вообще как-то странно называть Маршака переводчиком. Он скорее конкистадор, покоритель чужеземных поэтов, властью своего дарования обращающий их в русское подданство. Он так и говорит о своих переводах Шекспира:

Превыше всего в Шекспире, как и в Блейке и в Бернсе, он ценит то, что они все трое — воители, что они пришли в этот мир угнетения и зла для того, чтобы сопротивляться ему:

«Потому-то и удалось Маршаку перевести творения этих „потрясателей копьями“, — пишет далее К. И. Чуковский, — что он всей душой сочувствовал их негодованиям и ненавистям и, полюбив их с юношеских лет, не мог не захотеть, чтобы их полюбили мы все — в наши советские дни, в нашем краю планеты…»[7]

В читательском сознании имя Маршака неразрывно связано как с его собственными, ставшими хрестоматийными стихами, на которых выросло уже несколько поколений читателей, так и с его переводами. Действительно, трудно провести грань, отделяющую Маршака-поэта от Маршака-переводчика: настолько маршаковские переводы отмечены неповторимостью его творческой личности, индивидуальностью его почерка, одному ему присущей интонационной манеры. Как не узнать руку Маршака в знаменитом переводе из Бернса?

Однако кто не почувствует незримое присутствие переведенных Маршаком его поэтических побратимов в стихах самого Маршака?

Когда на обложках многих переводческих книг Маршака имя переводчика стояло над именем автора, то это не было просто привилегией прославленного мастера, а отражением самого существа его работы.

Однако пора хотя бы в нескольких словах пояснить, что мы понимаем под «неповторимостью творческой личности» и «индивидуальностью почерка» Маршака, иначе говоря, попробовать вкратце охарактеризовать его поэтические пристрастия и особенности, а также задачи, которые он перед собой ставил.

Публикуя свои первые переводы из Блейка в журнале «Северные записки» (1915 и 1916 гг.), Маршак предпослал им небольшое введение, из которого достаточно отчетливо видно, что в английском поэте, с которым он не расставался до конца своих дней, его привлекало прежде всего «живое… чувство природы, простота и ясность форм, глубина мистицизма и смелость воображения…»