— Созданы будто нарочно, чтобы прятаться, скрываться в них, — восторгался он. — А мы воспользуемся. Знаешь ли, мы сделаем здесь склад оружия, арсенал. А тебя, Флегонт, начальником, кузнецом, механиком этого арсенала. Согласен?

— Самое мое дело, — отзывался Флегонт, веря и не веря словам мятежника. — У меня уже есть кой-какой инструментишко. Через всю Сибирь с острова Сахалина приволок его.

Этот полусерьезный, полушутливый разговор оказался началом очень серьезного дела: Охотник, затем и сам Юшка не раз приводили к Флегонту спасаться революционеров-подпольщиков, а затем с их помощью постепенно собрали запас оружия для грядущих боев с царизмом. Был он невелик, но называли его величественно арсенал. Флегонт держал его в полной боевой готовности. Он был счастлив, что у него есть настоящее дело: не затем же я родился, чтобы только прятаться, спасать свою лохматую голову!

Весенний день умирал. Солнце уходило за горную гряду Карагай, словно торопилось спрятаться в лесных чащах и зарослях, как подстреленная смертельно птица спешит в камыши.

Вместе с умирающим, затихающим днем затихал и Мелеуз — большое башкирское село. Сегодня был базар, и Мелеуз с самого раннего утра много шумел. Весь день малайка Бурнус не слыхал реку Белую: ни ее полых вод, ни уплывающих льдин. Вот как сильно шумел Мелеуз. Пора ему затихнуть, и он хотя и неохотно, но затихает. Лавки захлопывают свои железные двери, телеги уходят в степь, нищие разбредаются по домам. На минарет поднялся муэдзин, он будет кричать намаз. Далеко видны его белая чалма и яркий халат.

Не раз завидовал малайка Бурнус муэдзину. Будь муэдзином, он прокричал бы на всю Башкирию, всем правоверным:

«Поглядите на себя, на свои босые ноги, на рваные бешметы, на свои дырявые дома и коши[4], где ходит ветер и мочит дождь.

Поглядите на степь. Где там бродят табуны коней и стада баранов? Нет их. Поглядите на своих голых детей и худых жен. Отчего они голы и худы? Поверни, каждый башкирин, свой глаз на горы Карагай, на Кунгак и Баля, погляди на берега реки Белой! Видишь ли там леса, высокие, как минарет, и густые, как шерсть барана? Не видишь. Куда девались они?

Кому ты снимаешь шапку, вольный башкирин? Купцу и заводчику, которые сплавили твои леса, отняли степь? Из-за них голодно в твоем коше, из-за них голы твои дети и худа жена.

И, ты снимаешь перед ними шапку, низко кланяешься им! А твои деды были воинами Пугачева и Салавата Юлаева. Знать, забыл ты, башкирин[5], как держал ружье и кинжал! Твои руки умеют держать только один плаксивый курай. На нем ты оплакиваешь свою потерянную степь, срубленные леса и проданных коней. Брось слезливую дудку — курай, возьми ружье и топор и прогони тех, перед кем ты снимаешь шапку!»

Вот какой намаз прокричал бы малайка Бурнус. И еще он крикнул бы:

«Убейте каштана[6] Магомета Гафарова. Сдерните с него зеленый шелковый бешмет, разорвите его в клочья и бросьте на ветер. Самого каштана бросьте в реку Белую, пусть унесет она его труп туда, куда унесла весь башкирский лес. Все знают, что каштан Гафаров продавал за яркие бешметы и за ароматный чай башкирскую степь, пропивал леса и рыбные озера. Нельзя ему больше ходить по улицам села Мелеуз, нельзя ему жить. Он враг своему народу. Когда пришел волк, он не взял ружье, а открыл ворота и впустил всю стаю».