Став главным кузнецом, Флегонт-младший отгородил в углу кузни небольшую клетушку и поселился в ней. Там стояла его кровать, под ней полупустой сундучок без запора. Прибавить к этому чугунок, чайник, кружку, тарелку с ложкой да две смены одежды (одна, кожаная, — работать у горна, другая, матерчатая, — носить в свободное время) — и будет, пожалуй, все достояние Флегонта-младшего. Две трети заработков он отдавал своим старикам. Больше некому, ни жены, ни невесты у него не было: до них еще рано, ему едва стукнуло двадцать лет. В то время осуждали ранние браки, считали, что сперва парню надо отбыть воинскую повинность, которая начиналась в двадцать один год и тянулась три-четыре года.

У лётной тропы Флегонт по просьбе родителей вкопал столбик с иконкой богоматери и перед ней сделал полочку.

— Для чего ты примастачил полочку? — спрашивали иногда недогадливые.

— Для приношений богоматери.

— Ой ли? Что-то не видно приношений! — сомневались они.

— Народ скуп, — ворчал кузнец.

— Для лётных, чай?

— Молчи, дурак! Знаешь — не гавкай! Для тех это, которые курьером идут, без останову. Есть такие, кои напротек, даже на нашей узловой без свистка, без гудка, без отдыху.

Каждый вечер выносил кузнец на полочку харч, а рано утром шел проверять. Если полочка была пуста, то кузнец говорил:

— Кто-то прошел. Счастливой путь-дороги!

Если харч был цел, он уносил его в кузню до следующего вечера.

В каморке кузнеца часто бывали гости. Многие часы проводил он, слушая их обиды на подневольную, нищую жизнь, проклятия царю, его законам, тюрьмам, проклятия хозяевам, жадным богачам, несправедливым, продажным чиновникам, судьям — всей своре обидчиков, — и сам так пропитался этими проклятиями, что помнил, казалось, все, какие известны на лётном пути от Сахалина до Петербурга. И ярость в нем горела ярче, чем горн в кузне. Горн иногда потухал, но ярость Флегонта-младшего всегда бодрствовала. Часто средь ночи она поднимала его, Флегонт открывал кузню, раздувал горн, хватал молот и начинал ковать.

Стонало железо, звенела наковальня, в щели вылетал пламень. Просыпался разбуженный стан, ворчал недовольно:

— Не спится тому черту. Видно, сам сатана сделал спешный заказ.

Интересовало младшего, чем будет заниматься вернувшийся старший Флегонт; иногда он прерывал работу и спрашивал своих клиентов:

— Что делает мой братец?

— Дом строит.

— Дом?.. Не зря, знать, лесовал по тайге.

— Принес, похоже, много.

А старший действительно выбрал место посередь стана и заложил дом.

— Не то что братнина берлога. Будет на фундаменте и в два этажа. Все строения подведу под железную крышу, — хвастался он.

— Деньжину ты где набрал? — интересовались соседи.

— Земля наградила, тайга-голубушка.

— Больше не пойдешь?

— Увижу. Я сперва-наперво гнездовье оборудую, жену заведу.

— Стариков, отца-мать, к себе возьмешь?

— С младшим пусть живут, долгу у меня перед ними не много.

— Как не много? Родили, кормили…

— Для своего удовольствия родили, а кормежка отсюда следует, — вот и получается, что я им не должен.

Видно было, что старший богат деньгами, дом он заворачивал купеческий.