— Прости меня, не сердись. Трудно мне отпустить тебя.

Продержал старичок Флегонта все лето, а при первых заморозках сделал ему из звериного меха шубейку, бродни, шапку и с первым снегом вывел на тропу.

— Теперь домой, зиму невтерпеж тебе будет у меня. Летом приходи, заплутайся в лесу, покричи — я явлюсь.

Довел старичок парня почти до самого Гостеприимного стана, до хорошей дороги, и сказал:

— Дальше иди один. Скоро увидишь Гостеприимный стан. Мне дальше нельзя. Я должон в лес.

— А спросят, у кого я жил, как назвать тебя?

— Скажи — у дяденьки-лесовика, имя-то свое и сам я не упамятовал.

Простились.

— Летом приходи, дожидаться буду, — напомнил еще раз старичок.

Версты через две показался Гостеприимный стан, нашел Флегонт свой дом и постучался.

— Вот дела-то каковы. А мы тебя живым не считали, народили здесь другого и назвали Флегонтом, — сказал отец.

— Не живать парню! Нечистая сила раз уж облюбовала его, не живать, уйдет он в лес, — заголосила мать.

— Баба, не городи дуростей. Какая тут нечистая! С бродяжкой парень жил, с беглецом. Натворил тот старикан делов каких-нибудь, нельзя ему на люд показаться, вот и прячется. Мало ли в наших лесах таких обитает.

— Напрасно, выходит, мы другого Флегошку родили.

— Рожен — не исправишь.

Так и остался другой Флегошка жить, как ошибка, которую невозможно исправить. Единственно, что сделали отец, мать и соседи, — это стали звать первого старшим, большим, старшаком, а второго — младшим, меньшим, меньшаком.

Жили, росли оба Флегонта. Меньшак полюбил кузню, привыкал заменять тятьку-кузнеца, в свободное время бегал в лес по малину и грибы, удил в Болтунке рыбешку (крупная не водилась). Старшак поступил на прииск, взял лом, лопату и спустился в шурф забойщиком. Иногда он вспоминал, как жил у дедушки лесовика, и прибавлял к этому:

— Он звал меня к себе, небось ждет. Он сильно любил меня, до слез.

— Пойдешь — теперь не узнает. Може, и нет его в том лесу: умер либо пойман, — толковали родители.

— Не, не пойду.

Долго не собирался уходить, а все-таки ушел, сманила его шальная артель, которая проведала в тайге богатую золотую россыпь и сбежала с казенной работы в Гостеприимном стане на вольную, хищничать.

Лет через десять Флегонт-старший вернулся в Гостеприимный стан; прямо с дороги, не заходя в родительский дом, сел в кабаке, поставил в угол лопату, топор, ружье и заорал:

— Водки! Выкатывай бочонок!

Зазвенели стаканы и бутылки от флегонтова крика. Ударил он кулаком в край стола, и отлетел край.

— Чего гнилые столы держишь, подай новый! — Двинул ногой стол, и полетел стол в угол.

Притащил кабатчик стол покрепче. Хватил его Флегонт кулаком, и треснула пополам крышка, хватил другой раз — отвалилась.

— Подавай ишшо! — потребовал Флегонт.

Притащил кабатчик стол на чугунных ножках, с каменной крышкой.

— Попробуй этот, крепче во всем прииске нет. Расшибешь — придется на полу пить.

— Случалось, расшибали. — Хватил Флегонт кулачищем, и кувыркнулся стол, загремел. — Так его, к чертям, волоки новый!

— Не торопись, голубчик, живехонек стол-то, — к Флегонту подскочил хозяин. — Да, да, живехонек.