Но, как говорят, покой нам только снится. Следующей зимой во дворе Юля попыталась вскарабкаться на ледяную горку: шла по льду снизу вверх. Естественно, она поскользнулась, упала на лед и сломала два передних, уже не молочных, а постоянных зуба почти под корень. Девочка! Передние зубы! Это стало заботой на всю оставшуюся жизнь. Примечательно, что точно так же себе сломали два передних взрослых зуба ее дети, сначала сын, а потом и дочь. Что это? Может, так Господь бережет от более серьезных утрат?..

Когда я была маленькой, летом часто бывала в пионерских лагерях и очень их любила. Однажды мы отправили в подмосковный лагерь и Юлю, но ей там совсем не понравилось. Позже мы отправили ее в Артек, но и Артек ей не пришелся по душе, что меня удивило. Но делать нечего: Юля и подростком продолжала свой летний досуг проводить со мной на гастролях. В Донецке нам предложили спуститься в шахту, и мы с радостью согласились: когда еще представится такая возможность увидеть все своими глазами. Нам выдали шахтерские робы и каски с фонариками. Мы спустились на лифте, а потом по узкому тоннелю, в который попасть можно было, только низко присев на корточки, проехали на корточках еще ниже, метров на тридцать, в забой – там, собственно, и ведется добыча. Это было очень интересно, хотя спускаться по узкому тоннелю на корточках, не зная, когда он кончится и куда попадешь, страшновато. Нам все показали, и мы покинули шахту счастливые, обогащенные новым знанием, испытывая уважение к шахтерскому труду. Вышли с абсолютно черными лицами, как настоящие горняки, хотя и провели внизу не так уж много времени. Нас сфотографировали, и на этом снимке различить нас с Юлей невозможно, разве что по фонарику на каске: они у нас отличались.

Моя мама не замечала нашего с Юлей сходства и уверяла, что Юля – копия папы. Мы показали ей шахтерские фотографии и попросили угадать, где на них я, а где Юля. Мама, конечно, нас перепутала, и мы были счастливы. Тогда Юля была рада походить на меня. Когда она выросла, упоминание о нашем сходстве стало вызывать у нее гораздо меньше энтузиазма. Взросление предполагает, что человек отрывается от родных корней, чтобы стать самостоятельной личностью. Особенно это касается детей известных родителей. И это очень понятный и закономерный процесс, тем более если есть что предъявить миру своего. Опасения, что люди все-таки усомнятся, что это свое, в муках рожденное, тем более побуждают откреститься от родителей.

Мы в нашей семье были, да и остаемся совершенно советскими людьми. В школе сдавали металлолом и дружно ходили на субботники. И взрослыми мы собирали макулатуру и меняли ее на хорошие книги. Сдавали в аптеку маленькие пузырьки: именно их всегда не хватало, однажды я не могла получить глазные капли по рецепту – не во что было налить. Большие стеклянные бутылки мы тоже сдавали. И приучали к этому своих детей. К бережливости. Жаль, что сейчас такой образ жизни выглядит чем-то устаревшим, архаикой…

Когда мы переехали в Олимпийскую деревню, Юле пришлось сменить школу. Во второй школе Юля прижилась сразу, более того – в ней обнаружились ее лидерские качества и организаторский талант. А еще прорезался дивной красоты голос. Они с одноклассницами на несколько голосов раскладывали песни и очень красиво их исполняли. Потом уже, учась в школе-студии МХАТ, Юля повторила этот опыт со своими подругами, и вышло необыкновенно хорошо, красиво и талантливо. Классным руководителем в новом Юлином классе был молодой мужчина: в школе это большая редкость, если учитель – мужчина и при этом не трудовик, не физрук и не учитель автодела. Их классный руководитель преподавал физику, а еще он был любителем походов. Дети с радостью ходили всем классом в походы и многому там научились.