После девятого класса Юля стала раздумывать, где продолжить учиться после школы. Ее интересовали журналистика и литература, но папа уверил ее, что в Литературном институте в таком возрасте делать нечего: надо вначале поднабраться ума и жизненного опыта. Актерство ее тоже привлекало, но, мне казалось, в меньшей степени. Решила рискнуть поступать на актерский. Поскольку мы не верили, что можем объективно оценить дарования нашего дитяти, мы отправили ее поступать во все театральные вузы после девятого класса под другой фамилией – Большова. Педагоги в комиссиях не будут знать, что она наша дочь, а ей полезно потолкаться среди поступающих, тем более что поступление будет понарошку: ей еще целый год учиться в школе. Вот она и не будет нервничать, как всерьез поступающие, а спокойствие при поступлении тоже очень помогает. Когда читаешь перед комиссией, важен внутренний покой: он помогает сосредоточиться и унять лишнюю тревогу. Мы подумали: если педагоги оценят ее способности положительно, то ура! Можно будет в следующем году поступать всерьез, если не раздумает. Юля после всех прослушиваний прошла в два вуза: во МХАТ и в Щукинское. Значит, решили мы, она имеет полное право поступать всерьез.

Нам, конечно, хотелось, чтобы Юля поступила в школу-студию, которую закончили мы и в педагогов которой мы верили. В то время некоторые преподаватели, которые учили нас, еще оставались в строю. Но, разумеется, ни о каком блате речи не шло: никому мы не звонили и вообще не говорили, что Юля поступает в театральный институт. На этот раз Юля поступала под своей настоящей фамилией, потому что в случае успеха пришлось бы нести документы. Как ни странно, только после третьего тура Юлю узнал наш педагог Василий Петрович Марков. Проходя мимо стайки ребят, он вдруг остановился и спросил Юлю, не дочь ли она Веры и Володи. А вот набиравший курс Александр Калягин Юлю не узнал, но на курс принял. Всего же на курсе оказались три человека с известной фамилией: Саша Стриженов, сын Олега Стриженова и Любови Земляникиной, Саша Лазарев, сын Александра Лазарева и Светланы Немоляевой, и Юлия Меньшова, наша с Володей дочь.

Ученье давалось этим ребятам очень тяжело. Во-первых, все сокурсники поначалу считали, что они блатные, а стало быть – бездарные. Во-вторых, им надо было доказать, что они сами по себе что-то значат, а не являются только носителями известных фамилий. Это тяжелый труд, очень тяжелый. Я не знаю, как реагировали на успехи своих детей Стриженовы и Лазаревы, но мы, в нагрузку к вышеперечисленному, были Юлей недовольны, причем недовольны искренне. Педагоги ее хвалили, а мы не хвалили совсем; а на курсе постарше мы совсем разуверились в Юлиных способностях, и папа ей сказал, что, наверное, педагоги не решаются ее отчислить, чтобы не огорчать нас. Поэтому будет интеллигентно и правильно самой подать заявление и забрать документы. Я же помнила, что мою маму все время хотели отчислить и что ее способности открылись поздно. Да и самого Володю в студии педагоги не жаловали! И я считала, что это предложение папы преждевременно. Но Юля все-таки пошла заявление подавать. Алла Борисовна Покровская – любимый Юлин педагог на курсе – ее остановила и, узнав в чем дело, сказала, чтобы она больше никогда не звала родителей на экзамены по мастерству: дело не в ней, а в нас, вернее – в нашем «психозе». Есть родители, которым нравится с рождения все, что делает их чадо: они обожествляют его. А есть другие, которые предъявляют слишком высокие требования, и эти другие – мы. Когда Юля была маленькой, то похвалы она получала за все: и за танцы, и за рисунки, и за литературные опусы. Но когда выросла и тем более пошла в нашу профессию, требования наши возросли. Мне казалось, что Юля, вступив в мир актерства уже в третьем поколении, должна была бы избежать первоначальных ошибок. Я верю в преемственность природного дарования. Моя мама прекрасно рисовала, я рисую сносно, Юля – хорошо, а у внучки и вовсе талант – и знакомая художница сказала, что у нее от природы правильно поставлена рука. Так же и с актерством. Дети, которые выросли в актерских семьях и решили этот путь продолжить, лучше подготовлены к тому, чтобы принять и понять основы профессии. Но, конечно, это не значит, что они застрахованы от ошибок. От ошибок не застрахован никто, даже я сама, так долго уже находящаяся в этой профессии. Но к первокурснице Юле внутренние наши требования оказались необычайно завышены. Надо сказать, это свойство нашей семьи: мы и друг к другу в оценке творчества беспощадны. Я долго думала почему и поняла, что это происходит от абсолютной, основанной только на сумасшедшей любви и ни на чем больше, веры в совершенство любимого человека. Когда исполнение его не совершенно и не совпадает с твоими ожиданиями, это вызывает бурный протест: ты просто отказываешься верить, что совершенство не достигнуто.