Потом мы с Юлей ехали на такси в больницу, и дочь горевала о своей любимой подруге Кате Смежовой, с которой теперь из-за ноги не увидится завтра. Приехав в больницу, я должна была, взяв себя в руки, раздеть ребенка: ногу требовалось освободить от шины, рейтуз и колготок и представить врачам для осмотра, рентгена и других манипуляций. Это было очень трудно и очень страшно. Трудно, потому что боишься причинить боль, а страшно – потому что у страха глаза велики и мне казалось, что, сняв колготки, я увижу острые кости. При этом нельзя никак проявить беспокойство, чтобы не напугать и так уже перепуганного ребенка. Врачи, сделав рентген, допросили меня, был ли уже мощный рывок в росте ребенка, поскольку задета эпифизарная зона роста кости, и заковали Юлю в гипс. А меня заковал в кандалы страх: я боялась, что ножка теперь перестанет расти и в размере обуви, и в длину, а это означает хромоту. Врачи не исключали такой вариант развития событий. Пострадала та же самая Юлина ножка, которая при рождении была прижата к голени и из-за которой я пролила столько слез. И вновь – слезы и кажущееся бесконечным ожидание.

Мы вернулись домой, и Юля начала постепенно выздоравливать. Любимая подруга Катя не пришла навестить ее ни разу. Меня это мучило: я злилась на Юлину подружку, не проявившую чуткости. Юля постепенно перестала о ней говорить, и я надеялась, что эта привязанность сойдет на нет.

Юля научилась ходить на костылях и, поскольку в том году выдалась аномально жаркая весна, очень просилась погулять. Зная детскую жестокость по отношению к любому отклонению от нормы, я боялась, что дети, а их в нашем дворе было много, соберутся в стаю и станут смеяться и обижать девочку на костылях. Но делать было нечего: жара стояла несусветная, да и ребенок уже слишком долго находился заточенным в маленькой квартире. Я купила Юле красивое, яркое летнее платье, мы его надели, взяли костыли, спустились на лифте и вышли во двор. Оглянулись – детей никого. Это было Первое мая. Я вздохнула с облегчением: дети, наверное, разъехались или ушли с родителями в парк. В двухстах метрах от нашего подъезда был молочный магазин, и я, посадив Юлю на лавочку у подъезда, положила рядом костыли и попросила без меня не вставать, начнем, мол, вместе, как только я вернусь. Купить молока – это минут десять, посиди и просто подыши, привыкни к свежему воздуху, сказала я Юле.

Выйдя из магазина буквально через пять минут, я увидела вокруг Юли стайку откуда-то взявшихся детей. Двухсотметровое расстояние от магазина до лавочки я преодолела за две секунды, одним прыжком. Костылей рядом не было. У детей мордочки были сосредоточенные – а Юлина светилась счастьем… Я не сразу разобралась, в чем дело, а потом увидела соседского мальчика, который быстро и довольно умело шагал на Юлиных костылях, подгибая то одну, то другую ногу, будто ее нет. Детвора, завидев его, радостно загалдела. Оказывается, перед Юлей выстроилась очередь из желающих походить на костылях – и соседский мальчик был первым, кому Юля милостиво позволила пройти на них один круг вокруг дома. Остальные ждали, кто же следующий удостоится королевской милости. Мой ребенок в этот первомайский день был главным человеком в своем дворе. Вскоре подтянулись дети и из соседних: королевство приумножилось территориями и подданными! Словом, прогулка удалась. Костыли потом долго и тщательно отмывали: впрочем, они были сделаны на славу и нисколько не пострадали, а первая прогулка на них запомнилась на всю жизнь.