Потом Юля влюбилась в мальчика с курса, и он влюбился в нее. Юля пригласила избранника с другом к нам в гости, просто на чай. Друг избранника, тоже творческий человек, работал дворником, и у него была своя комната-дворницкая. Там тоже часто собирались творцы. Мне показалось, что оба мальчика были знакомы с наркотиками. Возможно, это было не так, но у страха глаза велики, особенно у материнского страха. Пара тех, не из студии, талантливых наркоманов вскоре ушла из жизни один за другим. Слава богу, мои страхи в этом плане оказались беспочвенными. Но увы: постепенно доверие между мной и Юлей исчезло. Возможно, потому, что она еще не оторвалась от дома, а уже хотела свободы и собственных решений, поскольку по природе она лидер. Чувствовала она, я думаю, и то, что я с опаской отношусь к молодому человеку, в которого она влюбилась. Мы стали ссориться по пустякам, и родной ребенок стал отдаляться от меня с огромной скоростью. Юность и становление – очень тяжелое время для человека. Было оно тяжелым и для Юли, да еще отягощенное трудными отношениями с нами. Я до сих пор не знаю, в чем я оказалась неправой. Каждая мама направляет свою дочь в то русло взрослой жизни, которое считает единственно верным. И не зря говорят, что все, что мама предсказывает и советует, рано или поздно, пройдя внутреннее сопротивление, находит подтверждение и понимание. Но в нашем случае я и в этом не уверена.

Однажды я дала себе слово, что приму любой выбор Юли, и в профессии, и в личной жизни: ведь мне самой было в свое время тяжело из-за того, что мама не в восторге и от выбора мной профессии, и от моего избранника. Я слово не сдержала. То, что Юля пошла в актрисы, я приветствовала, а вот ее выбор спутника жизни представлялся сомнительным, и мы бросились уговаривать Юлю повременить с замужеством. Это был уже совсем другой молодой человек. Не тот, которого я заподозрила в употреблении наркотиков. Мы с Володей понимали, что они – не пара, но Юля была непреклонна. Более того: она хотела зарегистрировать брак. Я помнила, как все противились моему браку с Володей, и пыталась встать на место Юли. Вставала – и снова понимала с тоской, что нет, все-таки это ошибка. Папа пошел на крайние меры и сказал: я как отец не должен принимать такое решение, но обращаюсь к твоему разуму и говорю тебе, попробуй с этим юношей гражданский брак. Если ты убедишься, что твой выбор верен, мы тебя благословим. Нет, Юле и этот вариант не подходил. Она хотела официального брака сей же час. Не договорившись ни о чем, я уехала на гастроли с тяжелыми мыслями.

Но через неделю Юля мне позвонила и спросила, может ли она приехать ко мне. Да, конечно, ответила я. И через день Юля была со мной. Больше мы к теме ее замужества не возвращались.

Закончила школу-студию Юля блестяще, с красным дипломом и прекрасным распределением: ее пригласили в родной, тогда уже ефремовский МХАТ. И поначалу Юля была очень увлечена работой, особенно с Ефремовым, но постепенно интерес к актерской профессии стал угасать – и однажды угас совершенно. В театре страдало ее человеческое достоинство. Часто бывало так, что режиссер на всякий случай вызывал на репетицию всех участников спектакля: мол, мало ли как пойдет – а потом застревал на какой-нибудь сцене, а остальные незанятые торчали в курилке и день, и два, и три. Маститые режиссеры считали, что имеют на это полное право, но Юлю это их отношение к молодым, как к рабам, оскорбляло – и я ее очень хорошо понимаю. И однажды Юля нам сказала, что хотела бы уйти из профессии. Нас это очень и огорчило, и испугало.