В 1947 году Уильям Лэттинг лежал в своей спальне на втором этаже и никак не мог уснуть. В конце концов он встал с кровати, закурил и подошел к окну.

– Ты чего? – спросила его жена.

– Кажется, этот старик так и стоит под нашим дубом.

– Да нет, тебе показалось… – сказала жена.

Уильям сделал глубокую затяжку и задумчиво кивнул.

– А что это там за дети? – спросил он.

– Какие еще дети? Где?

– Да вон, на лужайке, валяются в листьях. Тоже мне, нашли время для игр!

– Может, это дети Моранов?

– В такое время, прямо среди ночи? Не смеши меня. Это точно не они.

Все так же стоя у окна, он закрыл глаза и прислушался.

– Слышишь? – спросил он жену.

– Что?

– Ребенок где-то плачет…

– Нет, я ничего такого не слышу, – сказала она и еще раз прислушалась.

И тут они оба явственно услышали, как кто-то подбежал к дому и повернул дверную ручку. Уильям Лэттинг вышел в коридор и посмотрел вниз. В прихожей никого не было.

А в 1937 году Уильям открыл входную дверь и увидел, что с лестницы, со второго этажа на него смотрит какой-то мужчина, в халате и с сигаретой.

– Пап, это ты? – спросил он.

Мужчина в халате ничего не ответил – просто вздохнул и скрылся в темноте. А Уильям отправился на кухню, чтобы провести небольшую ревизию в ящике со льдом.

А мальчишки все так же кувыркались в перине из сухих листьев.

Уильям Лэттинг снова насторожился.

– А теперь – слышишь?

Они прислушались.

– Это тот самый старик. Он плачет.

– Почему плачет? – спросила жена.

– Почему люди плачут? Наверное, от того, что плохо…

– Если к утру он не уйдет, придется вызывать полицию, – проговорил в темноте голос жены.

Уильям Лэттинг отвернулся от окна, затушил сигарету и вернулся в кровать. Некоторое время он лежал и молча смотрел в потолок, на котором мелькали отблески огней. Когда они мелькнули в тысячный раз, он сказал:

– Нет, полицию я вызывать не буду. Даже если он не уйдет.

– Это почему?

– Просто не хочу… – почти шепотом ответил он. – Не хочу и не могу.

Они лежали, а за окном шумел ветер и слышался чей-то плач, и Уильям Лэттинг знал, что где-то там, на лужайке, возятся в заиндевевшей листве мальчишки и он тотчас же увидит их, стоит только протянуть руку и откинуть штору.

Он знал, что они будут возиться там еще долго, пока на востоке не забрезжит рассвет. И ему вдруг до слез, до дрожи, до спазма сосудов захотелось оказаться там, среди них, и тоже кататься по этим сухим листьям, и закапываться в них – так, чтобы они забивались в рот, а потом выплевывать и снова закапываться… Надо только встать и спуститься на лужайку.

Вместо этого он повернулся на бок и снова попытался уснуть. Только вот глаза все не хотели и не хотели закрываться…

Глубокой ночью, когда все уже спали, на пшеничное поле возле дома внедрился враг.

Это случилось в полночь. Объясняю: еще недавно километрах в восьмидесяти отсюда полыхал огонь войны. Сегодня, к счастью, она почти закончилась – после того, как два несчастных крохотных государства, которые воевали друг с другом не один год, сказали друг другу: «Слушайте, может, хватит уже валять дурака, не пора ли опять становиться людьми?»