Винченцо приблизился, коснулся ее груди. Кармела тихо застонала. Тело само знало, что делать дальше. Кармела закрыла глаза, она ждала. Как только их губы встретились, она подалась вперед, обхватила Винченцо за шею и привлекла к себе.

– Любовь моя… любовь моя, как долго я ждала тебя…

Привычным движением, как будто делала это каждый день, она сняла с Винченцо футболку и расстегнула ему брюки. Повзрослевшие, они всего лишь продолжали то, что начали детьми.

Винченцо задержался у нее на неделю. Одно время даже жил у родителей Кармелы. Спал на диване, каждое утро уходил из дома, а вечером возвращался. Винченцо говорил, что подрядился в Чефалу к механику, с которым познакомился на гонках. На самом деле он автобусом добирался до условленного места на трассе, где его подбирала Кармела на «веспе». После чего они ехали в домик посреди виноградника – заниматься любовью.

Так продолжалось семь дней. Семь дней, с утра до вечера, обернулись сплошным опьянением, когда не различаешь вчера и сегодня. Кармела падала на пол, увлекая его за собой. В ней было все, чего Винченцо так недоставало в Тане. Кармела не отпускала остроумных реплик, но сколько раз Винченцо удивлялся сообразительности ее рук, угадывавших самые чувствительные места на его теле. Кармела принимала его целиком, со всеми достоинствами и недостатками – его печаль и внезапные вспышки радости, его смех и боль.

Винченцо уехал на Салину, только когда во всех подробностях изучил ее волшебное тело.

И снова ложь далась ему без особых усилий. Винченцо ввел в свою историю некоего Антонио, механика из Чефалу, якобы взявшего над ним шефство, и описал его в таких подробностях, что и сам почти поверил в его существование.

Но думал он только о Кармеле. Она раскрепостила его чувственность, отдаваясь ему с отрешенностью, которая сводила с ума. Так из недели в неделю, из месяца в месяц, в дурманящей жаре сицилийского лета Винченцо делил свою жизнь между большим и малым островами. Он продолжал спать и с Таней – правда, и здесь кое-что изменилось.

Удивительно, но появление любовницы не столько усилило наметившееся отчуждение между ними, сколько сделало их отношения более ровными. Винченцо все так же нравились ее бледная кожа и стройное тело, вот только страсть несколько поутихла. Зато вырос интерес к интеллектуальным перепалкам. Ее сарказм, трезвый взгляд на вещи, ее беспристрастные суждения были для Винченцо якорем, который удерживал его в границах сицилийской семьи с ее неписаными законами.

Как-то, лежа в постели рядом с Таней, которая читала что-то при свете ночника, Винченцо спросил себя, а почему бы ему не расстаться с ней и не легализовать отношения с Кармелой. Но он ощущал Таню как естественную, самой природой определенную ему fidanzata, точнее, он ощущал себя как ее fidanzato – друг, любовник, защитник. С этой мыслью Винченцо обнял Таню и заснул, прильнув к ней, как ребенок.

Таня была единственной, кто не отговаривал Винченцо стать гонщиком, после того как в Нюрнберге чуть не погиб Ники Лауда. Его «феррари» загорелся прямо перед камерами двух съемочных групп, делавших каждая свой документальный фильм о легендарном гонщике. Происшествие само по себе не представлялось чем-то из ряда вон выходящим, каждый сезон погибали один-два пилота. Но Лауда был кумиром Винченцо – расчетливый стратег среди горячих голов, интеллектуал среди красавчиков со страниц «Плейбоя».