Ночью они любили друг друга, жадно и ненасытно. А потом разразилась июньская гроза. Над черной водой сверкали молнии, мокрые кактусы сотрясались на яростном ветру, по ставням стеной стекала вода, вливаясь в бегущие по улице бурные потоки. Винченцо с Таней курили в постели. Винченцо встал и открыл окно. Несколько холодных капель упало ему на грудь. Отчего они с Таней так и не нашли друг в друге того, что искали?

Утром воздух был свеж и прозрачен. Винченцо снял брезент с ИЗО и отправился бесцельно кататься по дорогам острова, вдоль ржавых заграждений между скалами и морем, мимо кактусов, крикливых чаек и вспугнутых кроликов. Над ним без края раскинулось небо. Пьянил запах безграничной свободы – но не той, какую он искал.

Из бара в гавани он позвонил Кармеле. Она оказалась дома. И обрадовалась, хотя непохоже, чтобы особенно удивилась. Голос ее звучал как музыка. Винченцо пообещал приехать. Тане он говорить об этом не собирался.

Он все рассчитал. Оставил ИЗО на острове – без угнанной машины было легче передвигаться, не бросаясь в глаза. Тане сказал, что отправляется на Сицилию искать место механика. Она на удивление легко поддалась обману. Только кивнула широкополой шляпой, когда он утром с легким багажом вышел из дома, спеша на автобус до гавани. И вернулась на террасу с книгой в руках, прежде чем автобус Винченцо успел скрыться за первым поворотом. Судно на подводных крыльях отчалило точно по расписанию. На море был штиль, никто не интересовался Винченцо. Все шло как по маслу, и он увидел в этом хороший знак.

От Милаццо он пешком отправился в Палермо. По дороге его подобрал небольшой грузовик, кузов был полон плодов кактуса. Винченцо нужен был университет. Найти его оказалось несложно – совсем рядом с гаванью, куда причаливают огромные паромы из Неаполя, Кальяри и Туниса.

У входа в главный корпус стояли столы, толпились студенты с транспарантами. Один кричал в мегафон что-то в поддержку Lotta Continua[151]. Атмосфера накалялась, кое-где дошло до драки. Винченцо сторонился толпы. Где левые, там непременно и полицейские в штатском. Только что «Красные бригады» совершили свое первое убийство – государственного прокурора в Генуе. Государство ответило жесткими репрессиями.

Кто-то вложил в руку Винченцо листовку. Он выбросил ее, не читая. Уселся в стороне на невысоком каменном заборе – ждать единственного человека, который здесь его интересовал.

Винченцо не предполагал, сколь сильные чувства пробудит в нем наблюдение за студентами. Дело было даже не в политике, она интересовала его до странности мало. На Винченцо болезненно подействовал вид сверстников, у которых, в отличие от него, была возможность учиться. При том что большинство не обладало и десятой долей отпущенных ему способностей. Он невольно сравнивал себя с ними. Длинные волосы и дырявая футболка – против рубашек и сумок на ремнях. Даже у того, кто надрывался в мегафон, волосы были аккуратно расчесаны на пробор. Сколько ни твердил себе Винченцо, что ему наплевать, жгучая обида не отпускала. От того, чтобы впасть в жалость к себе, его отделяла лишь мечта когда-нибудь победить на гоночной трассе. Гонки – мир настоящей борьбы, о котором эти адвокатские сынки и понятия не имеют.