— Разумеется, разумеется! — воскликнул он.

— …я просто знаю, что Сережа все равно издаст альбом, — продолжала я, — но останется без штанов, это ведь штука недешевая.

— Ради Бога, не беспокойтесь! Пусть только позвонит мне.

— Он не позвонит. У него нет на все это терпения.

— Хорошо, черкните его телефон…

И глядя, как я разыскиваю на столе хоть клочок бумаги, проговорил:

— Признаться, думал, что вы раньше выскажетесь… Ждал даже, на перекличках был готов к отпору… Почему вы молчали?

— Видите ли… — пробормотала я, — на третьем году службы в Синдикате «все слова утомляют»…

Записала на листке телефон Лохмана, отдала Клещатику и встала из-за стола. И он поднялся с дивана. И где-то там, высоко над нами, с облегчением зашевелились наши охранители, вздохнули, размяли затекшие ладони, вложили в ножны клинки…

— Мне жаль… — сказал Ной Рувимыч, приоткрыв дверь и, видимо, не решаясь протянуть руку. — Жаль, что за эти три года мы не сблизились. Но мне кажется, что вы бы этого и не допустили. Я прав?

Я засмеялась и кивнула. Мне было все легче, все легче дышать. Хамсин сломался…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда этой же ночью позвонил Яша, мы минут пять не брали трубки и даже голов не отрывали от подушек, абсолютно уверенные, что звонит наш дуся Ревердатто. Обычно тому надоедало трезвонить на третью минуту, а тут звонки все летели и летели из кухни к нам в спальню, словно пытались убедить меня подняться. Я поднялась и, чертыхаясь, побрела на кухню. Определитель показывал Яшин номер. Я испугалась.

— Умоляю, — проговорил в трубке его хриплый голос. — Приезжай немедленно. Тебя они уважают…

— Что случилось?!

— Возьми такси, я тут один с ними с ума сойду…

— Борю захватить?

— Не надо, они говорить откажутся…

Девицы сидели на диване в столовой, в одинаковых желтых пижамках, тесно прижавшись друг к другу… Интересно, как это у рослого широкоплечего Яши получились такие щуплые дети. В Маню, наверное…

Видно, основная часть допроса — с воплями, угрозами и обещаниями отца покончить с собой — осталась позади. Все трое выглядели измученными… Яша, едва открыв мне дверь, выпалил:

— Кому, ты думаешь, принадлежит «Пантелеево»? Мне и моим аферисткам!

— Свари кофе, — попросила я, и он молча ушел на кухню…

Девочки тоже сидели молча, обе уставившись куда-то безадресно, в угол комнаты. Вообще, сейчас, ночью, эта абсолютная идентичность внешности и жестов меня даже пугала. И хотя я шла под дождем к такси, а потом минут пятнадцать ехала, пытаясь унять тревогу, — то есть вполне проснулась, — мне казалось, что я все еще сплю.

— Девицы, — сказала я, — вы хоть бы научили меня масти разбирать. А то умру и ни разу в карты не сыграю…

Они одинаково усмехнулись, и одна сказала:

— Да это просто… Вас бриджу поучить? Есть «Роббер», есть «партийный»… Надька!

Надька вскочила, подбежала к тумбочке и достала из ящика колоду, которая в ее руках немедленно ожила: задвигалась, заструилась, заскользила…

— Всего 52 карты на четверых, да? Раздаем каждому по 13… Значит, картинки: туз — 4 очка, король — 3, дама — 2, валет — 1. Во всей колоде — 40 очков…