— Хотите проверить, товарищ? — ответил Яворский, и голос его прозвучал для Матвея, как карканье, настолько неестественно-напористый, что на плечах у них, обоих ряженых, проступили погоны.
Взводный лишь отмахнулся. Ничего уже не опасаясь, леденевцы безмолвно повернули на запад, и вслед за ними потекли настороженно-молчаливые, готовые стрелять и резать казаки. Угрюмость их была естественна для унизительно побитых и позорно бежавших людей; измученные переходом кони и черные от пыли, масляные лица подтверждали все сказанное. Но неужель звериным нюхом никто не чует в них чужих — не слышит запаха их страха, свинцового гудения их крови?..
— Ну ты и Качалов, — змеиным шипением стравил Матвею на ухо Яворский. — Актер, говорю. Как будто всю жизнь эскадроном у красных командовал.
— А большая ли разница? Ить из тех же ворот. А песню заиграем — так и вовсе до самых потрохов сроднимся, — ощерился Матвей, насильно веселя себя.
Замолкли, вспугнутые близостью чужого.
— А ты чего платком подвязанный, как баба в сенокос? — спросил у Матвея поравнявшийся взводный. — Поранили, что ли?
— Из револьвера скобленули, — ответил Матвей, тронув голову. — Второпях накрутил, а теперь оторвать не могу.
— А как звать-то тебя, дружок?
— Павел я, Лихачев. Эскадрон мой.
— О как! И я тоже Пашка. Из каких же ты краев?
— Рожак с Суходола Глазуновской станицы.
— Казак, что ль? Кубыть, и офицер?
— Подхорунжего выслужил. Двух егориев от царя имею. Не бывает таких, что ли, в красных?
— Да нынче, брат, каких только ни встретишь: и у нас есть полковники, и средь них босяки. Как зараз мы на вас, наскочишь на разъезд — так и в упор не разберешь, на смерть напхнулся или на подмогу. Они ить хоть и черти, а рогов не имеют. Хвосты подрезанные у коней — так ну и что: кубыть, уж достанет ума обкорнать, перед тем как в тылы к нам идти. А ты — «спрячь наган». Нет, брат, иному такому, кто спрятал, давно уж скворешню исделали из головы. Бывалоча, и сам нацепишь на себя урядницкие лычки, прибьешься и подслушиваешь ихний разговор, покуда не окликнут, кто таков, и так же они под нашего брата рядятся.
— А нам почему же так быстро доверились? — сронил смешок Яворский.
— Так сами нам в руки идете. Куда? На Леденева? Наедем — мокро будет. В упор, что мурашей, не разглядим.
— А надо замечать, товарищ, — ответил с напором Яворский, как будто уж пьянея от азарта. — Букашку под ногами. Любую ползучую тварь. А вы без мала эскадрон в свое расположение ведете. А если мы лазутчики, шпионы?
— За кем же шпионить? За ветром? Пожалуйста, товарищ комиссар. Это пешка навроде гадюки свой хвост по степу волокет, а мы как есть железный вихорь революции — московская «Правда» указывает. Куда нам Леденев Роман Семеныч скажет, мы туда и идем, и никто его воли не могет знать до срока. Потому-то и падаем на любого врага, как небесный огонь.
— Да ты понимаешь, что такое диверсия? — напустился Яворский, увлекаясь игрой в поддавки. — Не знаешь, сколько красных командиров погибло от подлых змеиных укусов? Вот так же приходили, затесывались в строй и жалили из-за угла.