Матвей приказал перебиться на рысь и вот уж шагом свел отряд в просторную балку, ниспадавшую к северо-западу. Решил оглядеться и выслать во все стороны разъезды. Поднялся с Яворским на гребень.

Быстрей, чем вернулся хотя бы один из разъездов, халзановское ухо различило знакомый перестук, словно там, за буграми, на западе, выбивали свою неумолчную дробь деловитые дятлы.

— Красные! — выпалил Матушкин, осаживая жеребца. — В обход Садков пошли налево! Дорогу нашим отрезают! Хмара огромадная!.. О! Слышите? Никак добрались друг до друга! Секутся!

Пулеметная дробь в самом деле приглохла, и за холмами воцарилась тишина, означающая не покой, а глухое неистовство рубки.

— Валом прут — конца-края не видно! — докладывали воротившиеся казаки. — Чудок на разъезд не напхнулись — едва умелись!

Халзанов понял, что попал в текучий леденевский вентерь — просто слишком большой, непомерный, с огромными, трехсотсаженными ячейками и уж, само собой, не на него, Халзанова, растянутый. Кинул взгляд на Яворского.

Равнодушно-усталый, с таким лицом, словно уже покинул этот мир и принимает в нем участие лишь как покойник, которого куда-то тащат, Виктор взглядом сказал ему то, что Матвей уже чувствовал сам: «поскорей бы уж» и «зачем же пришли?».

И вот на фоне меркнущего зарева появились обугленно-черные всадники. Десятка полтора, не больше.

— Коноводам изготовиться, — послал он Матушкина вниз.

Двенадцать всадников летели прямо к ним, как спущенные гончие, и вот уж, укорачивая скок, переходя на рысь, вытягивали шеи, привставали, пытаясь разглядеть Халзанова с Яворским.

— Вы кто такие?! — крикнул им передний, похоже, взводный командир на светло-рыжем дончаке, осадил и вертелся в полдесятке саженей, не выпуская из руки нагана и впиваясь в Матвея глазами на каждом обороте.

— Свои! Не видишь?! — отозвался Халзанов с естественной, как бы радостной дрожью. — Уберите винты от греха! Тут мы, тут, братцы, в балке!

— Это сколько же вас?! Чьи?! Откуда?!

— С Дубовки мы, Волжской стрелковой дивизии! Казарва налетела. Опрокинули нас… Спали, да! Нет бригады! Вот мы все, кто утек!

— А сюды-то вы — как?

— Да верхами, верхами, не видишь? При стрелковой дивизии конница. Да у нас вся бригада, как у них один полк! Дай бог полтыщи человек… была…

— А сюды-то — зачем? — Красивый, подбористый взводный, наконец-то ввинтившись в бурьянную землю, недоверчиво щупал Матвея глазами, как будто чувствуя томительно-тягучее гудение во всем его скрытно напруженном теле, а может быть, уже и прозревая в нем невозможное сходство с самим своим богом.

— А куда нас погнали — туда! Хотели вниз по Волге, на Царицын — что ты?! налетели на смерть! Так на слух мы, на слух — к Леденеву навстречу! Телеграф отстучал — вы идете! Нам бы с вами, ребята.

— А на что нам такие — на бегство дюже прыткие?

— А я б на тебя поглядел! — оскорбился Матвей. — Тебя там не было, и не тебе нас попрекать! До последнего края держались, а уж как охватили нас, так чего ж нам ишо было делать, кроме как прорываться? Или что ж, умирай, а убьют — так и мертвый кусайся?

— Но-но, разошелся, — оборвал его взводный. — Недосуг с вами тут. Подымай свою конницу, красный герой. Документы имеете?