— Ты-то тут на черта нужна!.. — моментально вызверилась старуха.

С громким криком ярости она бросилась на стену рядом с рукой девушки, стараясь добраться до тонких пальцев хоть редкими пеньками гнилых зубов, ставшими вдруг острыми обломками, хоть обратившимися в длинные изогнутые когти ногтями, но лишь скребла ими по обоям, не в силах прикоснуться к девчонке. Хотя та, видимо, все равно ощутила что-то. Тоненько взвизгнув, дернулась, стоя на одной ноге. Узкая ладонь заскользила вперед, когда она потеряла равновесие…

Глухой стук, с которым девчонка рухнула на пол, показался бабе Насте сладкой музыкой. Радостно закудахтав, она направилась на кухню, по-утиному переваливаясь с боку на бок и шаркая ногами по полу.

— Ты чего это? — раздался за спиной встревоженный голос внука.

— Н… Не знаю… Руку свело почему-то…

Старуха закудахтала сильнее. Руку свело, значит.

— Тут внучеки мои жить будут! — объявила она. — И доча с мужем! А не суки всякие.

Сидя на своем излюбленном месте, баба Настя слушала, как Аркашенька водит девушку по квартире. По ее квартире, в которую скоро переедет вся семья. Переходя из комнаты в комнату, он комментировал сухо и безразлично:

— Вот тут спальня ее была. Вот кладовка, смотри. Нигде больше я кладовок не видел, только в этой квартире. Вот там я в детстве с братом ночевал, когда приезжал к ней.

Наконец парочка добралась и до кухни. Девушка, уже, кажется, позабывшая о случившемся в прихожей, смотрела на квартиру со странной смесью восхищения и брезгливости.

— Просто-о-орно так! Хотя и грязно, конечно. Это, наверное, потому, что квартира пустая стояла долго?

— Ага… — Аркаша открыл кран, подождал, пока трубы прокашляются, отхаркают застоявшуюся вонючую воду, и наполнил чайник. — Да баба Настя и при жизни, знаешь, чистоплюйкой не была.

Старуха напряглась. Глаза ее запали глубже, почти скрывшись под набрякшими дряблыми веками, и вспыхнули недобрым огнем. Она даже удивилась, когда девушка встала на ее защиту:

— Ну, знаешь. Стареньким сложно следить за порядком.

— Угу… Убираться она старенькая была, а веревку к потолку вешать — не старенькая.

В кухне повисла напряженная тишина.

— Аркашенька… — предупреждающе каркнула старуха.

Морщины на ее лице стали глубже, нос заострился. Она переводила взгляд с девушки на внука и обратно.

— Это в каком смысле?.. — пробормотала едва слышно Аркашина подружка, став вдруг похожей на маленькую перепуганную девчонку.

— В прямом. — Парень уселся на пронзительно скрипнувший стул. — Повесилась она.

— В смыс… Где?

У нее задрожали губы. Доверительно наклонившись к незваной гостье, баба Настя произнесла:

— Да прямо тут и повесилась. Вот этот стульчик, — она похлопала по стулу, на котором сидела, — из-под себя выбила.

Девушка напряглась, нахмурилась… Но Аркаша слукавил:

— В спальне у себя.

— Ах ты… сучонок! — хрипло рыкнула бабка.

Все снова замолчали. В воздухе повисло особенное напряжение, которое появляется, когда на кого-то вываливают неприятные новости, никак к ним не подготовив. И старуха соврала бы, если бы сказала, что ей не нравится эта атмосфера. Не нравится испуг на размалеванном лице девки, которую внучок приволок в квартиру, где они все будут жить. Она, ее внуки, ее дочь, муж дочери. Все вместе. Большой и дружной…